О БАЙКАЛЕ

(1)«Святое море», «святое озеро», «святая вода» — так называли Байкал с незапамятных времён и коренные жители, и русские, пришедшие на его берега уже в XVII веке, и путешествующие иноземцы, преклоняясь перед его величественной неземной красотой.

(2)Но славен и свят Байкал другим — своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, заповедного могущества.

(3)Вспоминаю, как с товарищем моим, приехавшим в гости, мы далеко ушли по берегу нашего моря. (4)Был август, лучшее, благодатное время на Байкале, когда нагревается вода и бушуют разноцветьем сопки, когда солнце до блеска высвечивает вновь выпавший снег на дальних гольцах в Саянах, когда уже и впрок запасся Байкал водой из тающих ледников и лежит сыто, часто спокойно, набираясь сил для осенних штормов; когда щедро играет подле берега под крики чаек рыба и когда на каждом шагу по дороге встречаются то малина, то смородина, красная и чёрная, то жимолость… (5)Товарищ мой уже часа через два был подавлен обрушившейся на него со всех сторон дикой и буйной, творящей пиршественное летнее торжество красотой, дотоле им не только не виданной, но даже и не представляемой. (6)После своего возвращения с Байкала он прислал мне письмо. «(7)Силы прибавилось — это ладно, это бывало, — писал он. — (8)Но теперь духом поднялся, который оттуда, с Байкала. (9)Я теперь чувствую, что могу немало сделать, и, кажется, различаю, что нужно сделать и что не нужно. (10)Как хорошо, что у нас есть Байкал!»

(11)Я понимаю его. (12)Даже побывав очень недолго и увидев ничтожно мало, можно если не понять, то почувствовать Байкал. (13)А дух Байкала — это нечто особенное, существующее, заставляющее верить в старые легенды и с мистической опаской задумываться, насколько волен человек в иных местах делать всё, что ему заблагорассудится. (14)Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами — в нём всё крупно, всё широко, привольно и загадочно — он же, напротив, возвышает его. (15)Редкое чувство приподнятости и одухотворённости испытываешь на Байкале — словно и тебя коснулась тайная печать вечности и совершенства, словно и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. (16)Нигде у тебя не будет больше желанной слитности с природой — и проникновения в неё. (17)Вернувшись однажды с прогулки, Л. Н. Толстой записал: «Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? (18)Всё недоброе в сердце человека должно, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой — этим непосредственным выражением красоты и добра». (19)Природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной её может сделать лишь человек. (20)И как знать, не она, не природа ли, и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее разумных рамках, которыми определяется наше моральное состояние, не ею ли и крепится наше благоразумие и благодеяние?! (21)Это она с мольбой, надеждой и предостережением денно и нощно глядит в наши глаза. (22)И разве все мы не слышим этот зов? (23)Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности берёзку, долго каялся и просил прощения у берёзки за то, что вынужден её погубить. (24)Теперь мы стали иными. (25)И всё-таки не оттого ли в состоянии мы удержать занесённую уже не над берёзкой, как двести или триста лет назад, а над самим батюшкой-Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой. (26)За добро добром, за милость милостью — по извечному кругу нравственного бытия…

(27)Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него воду, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом. (28)Это, прежде всего, необходимо нам. (29)Трудно удержаться, чтобы не повторить: как хорошо, что у нас есть Байкал! (30)Могучий, богатый, величественный, красивый многими и многими красотами, царственный и не открытый, не покорённый — как хорошо, что он у нас есть.

(В. Г. Распутин)
Валенти́н Григо́рьевич Распу́тин — русский советский и российский писатель и публицист, общественный деятель.

ЗЛО

(1)Жило-было Зло. (2)Оно было не мальчик и не девочка, не камень и не пропасть, не гадюка и не крокодил. (3)Даже очертить его никто бы не мог — тут оно есть, а тут его нет.

(4)Допустим, вспомнить, как его представляли себе люди в старину и рисовали это на иконах — что оно бегает с хвостом или имеет рога и копыта, да ещё и водит рылом, как крот, живущий впотьмах, в земле и мусоре, и питающийся червяками, — и поместить в сегодняшнюю жизнь?

(5)Оно теперь другое.

(6)И нельзя сказать, что Зло следит за своим внешним видом и рядится в разные (а то и в одинаковые) одежды, формы, униформы, нахлобучивает себе на голову то одно, то другое, делает тату пострашнее и старается выглядеть лучше других, богаче и моднее.

(7)Оно, Зло, невидимо. (8)Оно может выглядеть как ты. (9)И вдруг, как Чужой в фильме, оно может вылезти наружу, пробившись сквозь твоё тело.

(10)Не дай Бог. (11)А так — Зло невидимо, оно присутствует повсюду, где есть ссора, крик, драка, где смеются и издеваются, где настигают и валят, где, собравшись в группировку на районе, следят за чужими и преследуют их, ловят, бьют, отбирают, обчищают, присваивают награбленное, где ненавидят, завидуют, где хвастают и презирают слабых — и где, наконец, убивают.

(12)А Добро — что оно может, ты скажешь, если против безоружных идёт безмозглый с дулом, если на младших и слабых надвигается орава пустоголовых с битами, если толпа считает, что имеет право уродовать прохожих, убивать тех, кто не за ту команду болеет, не так одет, в чужой прикид, не так молится или говорит не на том языке…

(13)Но Зло рано или поздно — мы надеемся на это — окажется окружено одним Злом. (14)Оно будет убито или сядет за решётку, но даже если Зло и не будет наказано, его по жизни всегда будут окружать ненависть, страх, подозрение, жадность, ехидство, зависть и стремление убивать.

(15)И отсюда что начинается — забыться, загрузиться, набраться, уколоться, принять дозу, накатить стакан. (16)Такими тоже полны больницы и места заключения, площади у вокзалов и грязные подвалы. (17)Но Добро подсказывает нам, что именно в себе надо — с самого детства — замечать и искоренять всё то, что сопровождает Зло. (18)Надо научиться различать в обычном необычное.

(19)Вот простое дело — твоя судьба. (20)Вот тебе не нравится тот, кто излишне выделяется — умом или внешностью, богатым прикидом, семьёй — папочкой-мамочкой — или успехами в науке, искусстве и спорте (снимается в кино, выступает на сцене, играет в волейбол или, мало ли, в шахматы).

(21)Или в тебе начинается ненависть и презрение к слабым, не таким, как все, которых в классе или в группе дружно презирают (ботаны, очкастые, хромые-кандыбы, заики, жирухи-пузаньи, тощие-сушёные, мелкие, длинные-небоскрёбы, мало ли как смеётся над человеком здоровое молодое существо), и охота окружить их, избить.

(22)И снять всё это по приколу на айфон, и выложить в Интернет (а дальше что там светит — КПЗ, тюрьма, и твоё имя будет в чёрном списке в том же Интернете, стоит только набрать его, а таких не принимают учиться и не берут на работу — и если ты кого полюбишь, то та родня тут же вычислит, кто ты есть).

(23)Все эти приколы в классе и во дворе, зудящие кулаки, стремление отомстить — тем оно и кончается.

(24)И это и будет первое Зло в твоей маленькой судьбе.

(25)И тот, кто сам или за компанию входит в такой коридор жизни, уже не выйдет из него — никогда.

(26)Всегда будет — и в молодости, и в старости — завидовать, ненавистничать, смеяться над слабыми, горевать от чужого успеха, мстить и ругаться.

(27)И когда заболеет, когда начнутся беды — а это в жизни каждого происходит неизбежно, — то вместо помощи получит то же самое от других: ненависть и злорадство.

(28)Жизнь во зле? (29)Навсегда?

(30)Не дай Бог.

(По Л. С. Петрушевской)
Людми́ла Стефа́новна Петруше́вская — русский прозаик и поэтесса, драматург, сценарист, переводчица, исполнительница разных музыкальных направлений.

СЧАСТЬЕ

(1)Леночка стояла от меня всего в двух шагах, не больше. (2)Задрав головёнку, с любопытством глядела, как я заколачивал гвоздь. (3)Близилась зима — надо было утеплить курятник. (4)Работа пустяковая, но я так и не научился тому, что крестьянам даётся с молоком матери: один гвоздь пошёл вкось, и доска легла не на своё место. (5)Пришлось вбивать весь ряд вправо, в ту сторону, где стояла Леночка. (6)Мне и в голову не приходило, что молоток может вырваться из руки. (7)Я бил, бил что есть силы по обрезу крайней доски. (8)Промахнулся, и молоток, будто намазанный маслом, скользнул из ладони и с силой пролетел всего в нескольких сантиметрах от головы внучки. (9)Он пролетел так стремительно, что Леночка даже не заметила, — по-прежнему глядела, задрав головёнку. (10)А я весь помертвел от ужаса. (11)Мне не так уж трудно было представить, что было бы, если бы молоток не пролетел мимо. (12)Случилось бы непоправимое, случилось бы настолько страшное, что я, наверно, сошёл бы с ума от ужаса! (13)Я чуть не заплакал, сознавая, что только добрый случай спас внучку.

— (14)Боже мой, Леночка… — (15)И тут же закричал: — Марш отсюда!

(16)Не понимая, чего это я, она отодвинулась.

— (17)Дальше! (18)Дальше! — кричал я, хотя ей теперь уже совсем не надо было никуда уходить.

(19)Она немного отбежала и остановилась.

— (20)Ведь я же мог тебя убить, — не ей, а себе сказал я, чувствуя, как мною всё больше овладевает сложное состояние — не избавления от страха, а нагнетание какого-то тягостного ощущения кошмара, который должен испытывать убийца.

(21)Когда я сказал «мог бы тебя убить», Леночка засмеялась, думая, что я с ней играю. (22)И глазёнки у неё засверкали от предвкушения, что я сейчас за ней побегу, начну хлопать в ладони и кричать: «Поймаю! Поймаю!» (23)И для неё, и для меня всё было по-прежнему, но ведь этого могло бы и не быть.

— (24)Гуль-гуль, — сказал я и присел перед ней на корточки, и с жадной болью оглядел её лицо, будто не веря тому, что оно цело, не изуродовано: — Гуль-гуль…

(25)Я никогда не задумывался о провидении, никогда не верил ни в бога, ни в судьбу, и если с чем связывал свою жизнь, то только с жизнью своей страны, но тут впервые потрясённо подумал о том, что кто-то или что-то отвело жестокий удар, сломавший бы мне жизнь, спасло Леночку, и вот она глядит на меня, смеётся, ничего не понимает и ждёт, что будет дальше.

(26)Ничего не изменилось. (27)Всё осталось по-прежнему.

(28)И в этом «ничего не изменилось, всё осталось по-прежнему» был великий, прекрасный смысл!

(29)Как всё рядом лежит, удивлённо думал я. (30)Жизнь и смерть. (31)Счастье и горе. (32)Их отделяет неуловимая граница, которую всегда можно незаметно для себя перешагнуть нечаянно, бездумно. (33)Этого я не понимал раньше. (34)Случалось, что мне надоедало однообразие, хотелось, чтобы необычное нарушило привычное, и только тут я понял, что привычное, однообразное — это установившийся порядок, когда в семье все здоровы, когда уверенно чувствуешь себя на работе, когда в доме тепло и все сыты, обуты, одеты, и твоя совесть чиста и спокойна. (35)Когда во всей окружающей тебя жизни порядок! (36)То есть когда ничто извне не нарушает твоего привычного, обыденного. (37)Да ведь это же счастье! (38)Это и есть самое настоящее счастье, о котором всё время говорят, пишут, которое ищут люди!

— (39)Гуль-гуль! — (40)Я прижал её головёнку к груди, ощущая её ЖИВУЮ! (41)И почувствовал, как сердце наполняется такой нежной и ласковой любовью к внучке, какой до этого дня я ещё никогда не испытывал.

(42)Наверно, она что-то почувствовала, потому что необычайно доверчиво прижалась ко мне, но глядела по-прежнему с улыбкой, не понимая, какая неуловимая грань отделяла её от смерти.

— (43)Гуль-гуль…

(44)Нет, ни радость, ни веселье не пришли ко мне — им не было места, всё ещё было заполнено страхом, тревогой, но светлое состояние счастья было открыто мне, и с каждой минутой всё больше нежная ласковость к внучке наполняла сердце, и я, уже отпустив её — она бегала, занималась своими делами, — и про себя, и вслух бесконечно повторял:

— Какое счастье!

(45)И во всей своей полувековой жизни не находил такого громадного счастья, как это. (46)Такого у меня ещё никогда не было!

(По С. А. Воронину)
*Серге́й Алексе́евич Воро́нин — советский прозаик, редактор.

ОДИНОЧЕСТВО

(1)Одиночество стоит в ряду самых больших напастей, которые подкарауливают человека на жизненном пути. (2)«Один как перст», «один-одинёшенек», «мать-одиночка», «одиночная камера» — парад невезения! (3)Впрочем, слова, означающие отвлечённые понятия, а не предметы, расплывчаты, и, когда в разговоре поминается одиночество, с ходу не поймёшь, имеется ли в виду малогабаритный ад или драгоценное уединение.

(4)Чувство одиночества — сравнительно молодая эмоция, в отличие, скажем, от страха, радости, гнева и т. п. (5)И зародиться подобное состояние души могло, вероятно, лишь с проявлением в человеке способности что-то собой представлять без посторонней поддержки, с обретением решимости действовать на свой страх и риск. (6)Знаменитый учёный Гаспаров связывал появление индивидуализма, этого гордого собрата одиночества, с улучшением к концу XVIII века… питания: отныне род людской мог позволить себе роскошь обзавестись байроническими отщепенцами — лазутчиками в неведомое. (7)А до тех пор человечеству как биологическому виду было не до жиру. (8)Если эта оскорбительно материалистическая теория верна, то получается, что одиночество — своеобразное излишество, баловство.

(9)Последние два-три столетия в европейской традиции одиночество чтится, кажется интересным страданием и даже культивируется. (10)И разумеется, всё это время неподалёку кружит лирическая поэзия — хищница, кормящаяся по преимуществу разными людскими скорбями. (11)Последствий её пиршеств в одной только России не счесть, от лермонтовского «Выхожу один я на дорогу…» до «одиночества в раме говорящего правду стекла» — обширной галереи автопортретов в зеркалах: Есенина, Ходасевича, Льва Лосева и других. (12)Но что это я всё о грустном?! (13)Сменим пластинку, вернее, перевернём: у одиночества есть и другая сторона, где оно предстаёт чуть ли не благом, правда довольно суровым.

(14)Эту двойственную природу одиночества можно наглядно продемонстрировать на примере поэзии. (15)Скажем, шедевры Пушкина в переложении на европейские языки вызывают у иностранных читателей вежливое недоумение, будто им предлагают восхититься давно знакомыми прописями, чем-то азбучным и заёмным. (16)Но для нас Пушкин уже почти двести лет — олицетворение дивной гармонии и абсолютного артистизма, ровно тех качеств, которые практически не поддаются переводу, исключения наперечёт. (17)Но ведь и мы, читая Гёте, Шекспира или Данте по-русски, тоже наверняка имеем дело не с живыми, а с бумажными цветами, поскольку поэзия — узница родной речи. (18)И я с некоторых пор не вижу в этом досадном обстоятельстве большой беды, даже наоборот.

«(19)И что же в этом хорошего?» — может возникнуть вопрос. (20)Это, отвечу, не хорошо и не плохо — просто-напросто таково положение вещей. (21)В отличие от прочих, не нуждающихся в толмаче искусствах (живописи, музыки, архитектуры и т. д.), поэзия волей-неволей — невыразимая тайна каждого народа. (22)А опыт или переживание, которыми невозможно поделиться, — главный признак одиночества. (23)Но именно это и помогает любому народу оставаться самим собой, сохранять «лица необщее выраженье», говоря словами Баратынского. (24)Каждый из нас непереводим и загадочен!

(25)Печально, но факт: быть непонятым, одиноким, не до конца переведённым — это цена, которую приходится платить современнику за право чувствовать себя личностью.

(26)Как знать, может, настанет эра, когда стихи будут слагаться на каком-то всеобщем наречии или в них вообще отпадёт надобность, рядом со словом «бессонница» в словарях появится пометка устар., а люди поголовно сделаются настолько участливы или, напротив, элементарны, что об одиночестве никто и не заикнётся?! (27)Впрочем, это уже будут не люди в нынешнем понимании, а какие-то совсем другие существа…

(По С. М. Гандлевскому)
Серге́й Ма́ркович Гандле́вский — русский поэт и прозаик, эссеист, переводчик; российский общественный деятель и правозащитник; Лауреат премий «Антибукер», Малая Букеровская, «Северная Пальмира», Аполлона Григорьева, «Поэт». Член жюри ряда литературных премий.

ПЕРЕВАЛ

(1)Ночь давно, а я всё ещё бреду по горам к перевалу, бреду под ветром, среди холодного тумана, и безнадёжно, но покорно идёт за мной в поводу мокрая, усталая лошадь, звякая пустыми стременами.

(2)В сумерки, отдыхая у подножия сосновых лесов, за которыми начинается этот голый, пустынный подъём, я смотрел в необъятную глубину подо мною с тем особым чувством гордости и силы, с которым всегда смотришь с большой высоты. (3)Ещё можно было различить огоньки в темнеющей долине далеко внизу, на прибрежье тесного залива, который, уходя к востоку, всё расширялся и, поднимаясь туманно-голубой стеной, обнимал полнеба. (4)Но в горах уже наступала ночь. (5)Темнело быстро, я шёл, приближался к лесам — и горы вырастали всё мрачней и величавее, а в пролёты между их отрогами с бурной стремительностью валился косыми, длинными облаками густой туман, гонимый бурей сверху. (6)Повеяло зимней свежестью, понесло снегом и ветром… (7)Наступила ночь, и я долго шёл под тёмными, гудящими в тумане сводами горного бора, склонив голову от ветра. (8)«Скоро перевал, — говорил я себе. (9)– Скоро я буду в затишье, за горами, в светлом, людном доме…»

(10)Но проходит полчаса, час… (11)Каждую минуту мне кажется, что перевал в двух шагах от меня, а голый и каменистый подъём не кончается. (12)Уже давно остались внизу сосновые леса, давно прошли низкорослые, искривлённые кустарники, и я начинаю уставать и дрогнуть. (13)Мне вспоминается несколько могил среди сосен недалеко от перевала, где похоронены какие-то дровосеки, сброшенные с гор зимней бурей. (14)Я чувствую, на какой дикой и безлюдной высоте я нахожусь, чувствую, что вокруг меня только туман, обрывы, и думаю: как пройду я мимо одиноких камней-памятников, когда они, как человеческие фигуры, зачернеют среди тумана? (15)Хватит ли у меня сил спуститься с гор, когда я уже и теперь теряю представление о времени и месте?

(16)Впереди что-то смутно чернеет среди бегущего тумана… какие-то тёмные холмы, похожие на спящих медведей… (17)Тогда я останавливаюсь, и меня охватывает отчаяние. (18)Я весь дрожу от напряжения и усталости, одежда моя вся промокла от снега, а ветер так и пронизывает её насквозь. (19)Не крикнуть ли? (20)Но теперь даже чабаны забились в свои гомеровские хижины вместе с козами и овцами — кто услышит меня? (21)И я с ужасом озираюсь: — Боже мой! (22)Неужели я заблудился?

(23)Поздно. (24)Бор глухо и сонно гудит в отдалении. (25)Ночь становится всё таинственнее, и я чувствую это, хотя не знаю ни времени, ни места. (26)Пришёл тот час, долгий час, когда кажется, что всё вымерло на земле и уже никогда не настанет утро, а будут только возрастать туманы, окутывая величавые в своей полночной страже горы, будут глухо гудеть леса по горам и всё гуще лететь снег на пустынном перевале.

(27)Закрываясь от ветра, я поворачиваюсь к лошади. (28)Единственное живое существо, оставшееся со мною! (29)Но лошадь не глядит на меня. (30)Мокрая, озябшая, сгорбившись под высоким седлом, которое неуклюже торчит на её спине, она стоит, покорно опустив голову с прижатыми ушами. (31)И я злобно дёргаю повод, и снова подставляю лицо мокрому снегу и ветру, и снова упорно иду навстречу им.

(32)Но странно — моё отчаяние начинает укреплять меня!

(33)Я начинаю шагать смелее, и злобный укор кому-то за всё, что я выношу, радует меня. (34)Он уже переходит в ту мрачную и стойкую покорность всему, что надо вынести, при которой сладостна безнадёжность…

(35)Вот наконец и перевал. (36)Но мне уже всё равно. (37)Я иду по ровной и плоской степи, ветер несёт туман длинными космами и валит меня с ног, но я не обращаю на него внимания. (38)Уже по одному свисту ветра и по туману чувствуется, как глубоко овладела поздняя ночь горами, — уже давным-давно спят в долинах, в своих маленьких хижинах маленькие люди; но я не тороплюсь, я иду, стиснув зубы, и бормочу, обращаясь к лошади:

— Иди, иди. (39)Будем брести, пока не свалимся.

(40)Сколько уже было в моей жизни этих трудных и одиноких перевалов! (41)Как ночь, надвигались на меня горести, страдания, болезни, измены любимых и горькие обиды дружбы — и наступил час разлуки со всем, с чем сроднился. (42)И, скрепивши сердце, опять брал я в руки свой страннический посох. (43)А подъёмы к новому счастью были высоки и трудны, ночь, туман и буря встречали меня на высоте, жуткое одиночество охватывало на перевалах… (44)Но — идём, идём!

(По И. Бунину)
Ива́н Алексе́евич Бу́нин — русский писатель, поэт и переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года.

ДАРВИН

(1)Как же я всё-таки выбрал то образование, которое в итоге получил, и другого у меня нет? (2)Я помню процесс выбора и помню все возможные варианты. (3)Весело об этом вспоминать. (4)Очень весело. (5)Бабушка с дедушкой, по отцу, были у меня биологами. (6)А если точнее, ихтиологами. (7)Сызмальства мне давали листать большие тома «Жизнь животных», где было много картинок и фотографий. (8)Больше всего мне нравился том с насекомыми.

(9)Как сейчас помню, притащу я найденного во дворе и быстро замученного детской заботой полудохлого жука, червяка или бабочку домой, и все умильно охают:

— Вот! (10)Наша порода! (11)В нас пойдёт! — гордо говорил дед. (12)В школе сразу стало ясно, что меня к точным наукам не тянет. (13)Я учился очень и очень средне. (14)Радовал родителей хорошими оценками редко, а главное, не чувствовал азарта эти оценки получать. (15)Мама говорила мне, что если я продолжу так учиться, то стану дворником. (16)Иногда мне обещали, что я стану грузчиком.

(17)Это случалось, когда мы шли, к примеру, мимо овощного магазина, а рядом с этим магазином таскал ящики какой-нибудь скрюченный и несчастный мужичок в синем грязном халате.

(18)— Вот, — говорила мама серьёзно, — будешь учиться, как учишься, будешь так же работать грузчиком, — мама при этом указывала мне на самого грузчика.

(19)Выражение же лица отца во время маминых слов было таким, что я догадывался, что он сомневается в том, что мама говорит правду. (20)Короче, профессии дворника и грузчика как перспективные мною никогда не рассматривались.

(21)Когда я учился в более старших классах, родители уже преподавали в высшей школе. (22)Но алгебра, геометрия и физика были самыми тёмными для меня предметами. (23)Родители даже и не намекали, а сами понимали, что по их стопам я пойти не смогу.

(24)Не знаю, чего я хотел. (25)Ничего определённого. (26)Мне хотелось быть студентом. (27)Хотелось весёлой интересной жизни, хотелось, чтобы учиться было не очень трудно и не очень скучно.

(28)В Кемеровском университете были разные факультеты. (29)Все факультеты устраивали дни открытых дверей для будущих студентов. (30)И я стал ходить на все факультеты. (31)Надо было что-то решать! (32)От этого становилось страшно и даже жутко. (33)Уже стоял март, и времени на раздумья практически не осталось.

(34)На факультет русской филологии я думал тогда даже не ходить. (35)В школе я русский язык как предмет не любил. (36)А тут опять склонения, падежи… (37)Не хотел я изучать русский язык. (38)Да и изучение литературы было сильно для меня связано с изложениями и сочинениями на скучные и далёкие от меня темы. (39)Но, так или иначе, в апреле я потащился осмотреть последний, возможный в моей жизненной ситуации и в моём городе, не осмотренный ещё, вариант учёбы, профессии и пути.

(40)Нас собралось человек тридцать-тридцать пять. (41)Только барышни, тихие какие-то, многие в вязаных шапочках. (42)Я был единственным в мужском роде.

(43)В зал вошёл немолодой человек, ростом чуть выше среднего, крепкого телосложения и крупной очень кудрявой головой, которая при всей его кудрявости была очень хорошо подстрижена. (44)Волосы его когда-то были чёрными, как уголь, но теперь их украшала отчётливая седина. (45)Вся одежда была как из кино, а не из местных магазинов или с местного рынка. (46)Всё это ему очень шло и очень нравилось мне.

(47)— Здравствуйте, — сказал он тихо, но отчётливо, и у меня возникло желание встать. (48)— Простите, что заставил вас ждать.

(49)Для меня наша встреча — это полная неожиданность: дело в том, что мой коллега, который готовился встретиться с вами, заболел, и меня попросили вас развлечь и, если получится, увлечь, — тут он хохотнул. (50)— Простите за невольную рифму.

(51)Мы затихли совершенно и не сводили с него глаз.

(52)— Да, позвольте представиться, меня зовут Михаил Николаевич Дарвин, — из дальнего угла раздался хохоток. (53)— Вполне понятная реакция, — тут же сказал Михаил Николаевич Дарвин.

(54)— И если вы полагаете, что вы оригинальны такой реакцией на мою фамилию, то поспешу вас разочаровать: вы неоригинальны. (55)Я работаю здесь в университете доцентом кафедры теории литературы. (56)Так что, боюсь, что с тем самым Дарвиным мы, в смысле научных интересов, даже не однофамильцы.

(57)Я хохотнул, и стоящий перед нами Дарвин тут же нашёл мои глаза и едва заметно улыбнулся мне.

(58)— Вы, как я понимаю, интересуетесь тем, как поступить к нам на филологический факультет и чем, если поступите, мы будем здесь заниматься. (59)А если вы нашли время и пришли сюда, то ваше любопытство совсем не праздное. (60)Это уже само по себе вызывает уважение. (61)Чем же мы будем заниматься с вами на филологическом факультете? (62)Книжки будем читать! (63)Мы будем много читать книг. (64)Вот вы поступите, и мы с первого курса начнём читать книги. (65)Читать, читать и читать. (66)Представляете, сколько книжек с античных времён и по сегодняшний день написали люди?! (67)Вот мы и будем их читать. (68)Не все, конечно, в основном, самые лучшие! (69)Мы будем делать это не просто так, а профессионально. (70)А ещё мы будем обсуждать прочитанное. (71)Будем пытаться понять и разобраться, зачем её писатель написал, как он её написал, кто такой этот писатель и что такое эта книжка.

(72)Летом я поступил на филологический факультет.

(73)Мы много общались с Михаилом Николаевичем. (74)Впоследствии он стал моим научным руководителем. (75)С ним всегда было интересно и просто. (76)Теперь он живёт и работает в Москве. (77)Выглядит отлично. (78)Встречаемся мы редко, но всегда с удовольствием.

(79)По стопам дедушки и бабушки я не пошёл, биологом не стал. (80)Но я думаю, и мне весело об этом думать, что им забавно было бы знать, что учился я у Дарвина.

(По Е. Гришковцу)
*Евгений Валерьевич Гришковец — российский драматург, театральный режиссёр и киноактёр, музыкант, писатель, телеведущий.

(1)Когда-то в России был такой возраст: отрочество. (2)Недаром Лев Толстой так и назвал три части своей трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность». (3)В самом главном нашем Академическом словаре написано, что отрочество — «возраст между детством и юностью».

(4)По-моему, довольно непонятное пояснение. (5)Когда кончается детство? (6)У всех по-разному. (7)У одних — в шесть лет: они уже и младших нянчат, на огороде и во дворе родителям по-взрослому помогают. (8)А приходилось встречать и таких, у кого оно и в 40 лет ещё не кончилось.

(9)Но этот возраст — отрочество — всё равно существует. (10)И он, может быть, самый важный в жизни человека.

(11)В это время складываются привычки. (12)Хорошие или плохие, но на всю жизнь. (13)Совершаются благородные поступки — потому что тяга к добру ещё не задавлена, не скорректирована корыстными или ещё какими-нибудь расчётами. (14)Принимаются важные решения. (15)И некоторые люди следуют тому, что решили в отрочестве, всю свою жизнь.

(16)В это важное, но короткое время или прочитываются некоторые книги — или не прочитываются уже никогда. (17)Потому что есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично.

(18)Первый: нет книг, которые читать — рано.

(19)Второй: есть книги, которые читать — поздно.

(20)И третий: именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. (21)Составить — и после этого отказаться от чтения всякой чепухи, которой сейчас везде — навалом.

(22)Поясню первый закон. (23)Никто не скажет вам заранее, что именно вам читать рано. (24)Потому что — у всех по-разному! (25)Одному — рано, а другому — в самый раз. (26)А его ровеснику до самой старости будет рано: читает — и не может понять, что к чему.

(27)Если вам рано читать эту книжку — вы сами же первый это и заметите. (28)И отло жите её до лучших дней. (29)Так что если книга оказалась вам не по возрасту, не по уму — ничего страшного, вернитесь к ней позже. (30)Но установить это можно, мне кажется, только опытным путём — начав читать. (31)Знаю точно, что одни в 15 лет проглатывали «Преступление и наказание» Достоевского, для других чтение гениального романа было истинным наказанием.

(32)Со вторым законом дело обстоит серьёзнее.

(33)Да, есть такие книжки, которые надо прочесть именно лет в 12, в 14. (34)Во-первых, только в этом возрасте вы получите от неё стопроцентное удовольствие. (35)А во-вторых — создадите себе задел (то есть нужный запас) на будущее. (36)Это же здорово — перечитать когда-нибудь на отдыхе «Приключения Тома Сойера»! (37)Я знаю людей, которые перечитывали эту книжку своего детства — со знакомыми иллюстрациями! — несколько раз: в 25 лет, потом около сорока лет и так далее. (38)Но я не встречала таких, кто уселся читать её первый раз в 40 лет. (39)Во-первых — некогда. (40)Во-вторых — и в голову не придёт. (41)А в-третьих, если и возьмётесь — вряд ли будете читать взахлёб. (42)Так, полистаете с лёгкой улыбкой. (43)«Жаль, — скажете, — что в детстве не попалась…»

(44)В общем, поленился в своё время — проиграл на всю жизнь.

(45)Что касается третьего закона — многие подумают: а что плохого в чтении пустых, попавшихся случайно под руку или просто модных в этот момент книг? (46)Некоторые так и считают — а что? (47)Ничего особенного. (48)Мура , но читать можно.

(49)А дело-то главным образом в том, что плохая книжка навсегда лишает вас возможности прочесть хорошую. (50)Время-то не безразмерное.

(51)Когда я училась в шестом классе и продолжала читать, как говорится, запоем, вдруг вычитала где-то, что человек за жизнь может прочесть, кажется, не более 7 тысяч книг. (52)Неважно, точная это цифра или нет. (53)Важно то, что я пришла в ужас от мысли, что читаемые мною второсортные книги, поглощая отмеренные человеку для чтения часы (их и так не очень много остаётся — от других дел), явно меня чего-то лишают. (54)В первую очередь — возможности прочесть какие-то другие книги — те самые, которые в жизни прочесть необходимо! (55)Я ещё не знала толком — какие. (56)Но уже точно знала, что они есть. (57)У полки (иногда её называют золотая полка), на которой стоят вот эти самые книги, которые надо успеть прочитать до 14–15 лет (ну, в крайнем случае до 17), есть одно свойство: не все видят те книжки, которые на ней стоят. (58)Кто-то и во всю жизнь многих из них так и не увидит и, конечно, не прочтёт.

(59)Не прочитать их так же обидно, как никогда не увидеть, например, другие страны. (60)Если же кто-то скажет: «Подумаешь, какие дела — ну не прочитаю какую-то книжку!..» — так это всё равно, что сказать: «Подумаешь — не увижу какой-то ваш Париж!»

(61)Не будете же вы кидаться объяснять такому человеку, зачем нужно увидеть в жизни Париж или, скажем, Рим. (62)Просто пожмёте плечами, да и всё. (63)Кто-то, может, ещё у виска пальцем покрутит — соображай, мол, что несёшь.

(64)И когда приятель тебе скажет: «Ты что — читать книжку собрался? Зачем тебе это надо?!», то имей в виду: вряд ли всё-таки миллионы людей были глупые, а он — умный. (65)Скорей уж наоборот, вот что я думаю.

(По М. Чудаковой)
*Мариэ́тта Ома́ровна Чудако́ва — советский и российский литературовед, историк литературы, текстолог, доктор филологических наук.