Задание 24. Лексическое значение слова. ЕГЭ 2024 по русскому языку

(1)Я никогда не называл свою мать матерью, мамой. (2)У меня для неё было другое слово — мамочка. (3)Даже став большим, я не мог изменить этому слову. (4)Я пытался называть её «мама», но с губ помимо моей воли слетало всё то же ласковое, детское — «мамочка». (5)У меня отросли усы, появился бас. (6)Я стеснялся это- го слова и на людях произносил его чуть слышно.

(7)Последний раз я произнёс его на мокрой от дождя платформе, у красной солдатской теплушки, в давке, под звуки тревожных гудков паровоза, под крик команды «По вагонам!». (8)Я не знал, что навсегда прощаюсь с матерью. (9)Не знал, что с матерью вообще мож- но проститься навсегда. (10)Я шептал «мамочка» ей на ухо и, чтобы никто не видел моих мужских слёз, вытирал их о её волосы… (11)Но когда теплушка тронулась — не выдержал. (12)Забыл, что я мужчина, солдат, забыл, что вокруг люди, множество людей, и сквозь грохот колёс, сквозь бьющий в глаза ветер закричал:

(13)– Мамочка! (14)Мамочка…

(15)Но она уже не слышала.

(16)…На фронте мы всегда были голодны. (17)Нам всегда было холодно. (18)Только в бою у орудий забывали о голоде и холоде. (19)И ещё — когда получали из дома письма.

(20)Но было у писем из дома одно необычайное свойство, кото- рое каждый открывал для себя и никому не признавался в своём от- крытии. (21)В самые трудные минуты, когда казалось — всё кончено или кончится в следующее мгновение и нет уже ни одной зацепки за жизнь, мы находили в письмах из дома НЗ — неприкосновенный запас жизни. (22)Запаса хватало надолго, его берегли и растягивали, не надеясь пополнить его в скором времени.

(23)У меня не сохранились мамины письма. (24)Я не запомнил их наизусть, хотя перечитывал десятки раз. (25)Но в памяти жива картина жизни родного дома, которая возникала из маминых весточек. (26)На ледяном ветру я видел её у печки с закрытыми глазами. (27)Это видение возникало ночью на посту. (28)У меня в кармане лежало письмо. (29)От него веяло далёким теплом, пахнувшим смолистыми дровами. (30)Это родное тепло было сильнее ветра.

(31)Когда от мамы приходило письмо, не было ни бумаги, ни конверта с номером полевой почты, ни строчек. (32)Был мамин голос. (33)Я слышал его даже в грохоте орудий. (34)Дым землянки касался щеки, как дым родного дома.

(35)Под Новый год я увидел у себя дома ёлку. (36)Мама подробно рассказывала в письме о ёлке. (37)Оказывается, в шкафу случайно нашлись ёлочные свечи. (38)Короткие, разноцветные, похожие на отточенные цветные карандаши. (39)Их зажгли, и с еловых веток по комнате разлился ни с чем не сравнимый аромат стеарина и хвои. (40)В комнате было темно, и только весёлые блуждающие огоньки замирали и разгорались, и тускло мерцали золочёные грецкие орехи. (41)Старые часы идут и бьют полночь. (42)Сверчок, чудом поселившийся в городской квартире, работает на стрекочущей машинке. (43)Ковш Большой Медведицы стоит на крыше дома, что напротив. (44)Пахнет хлебом. (45)Тихо. (46)Ёлка погасла. (47)Печка горячая. (48)Потом оказалось, что всё это было легендой, которую умирающая мама сочинила для меня в ледяном доме, где все стёкла были выбиты взрывной волной, а печки были мертвы и люди умирали от осколков. (49)И она писала, умирая. (50)Из ледяного блокадного города слала мне последние капли своего тепла, последние кровинки. (51)А я поверил легенде. (52)Держался за неё — за свой НЗ, за свою резервную жизнь. (53)Был слишком молод, чтобы читать между строк. (54)Я читал сами строки, не замечая, что буквы кривые, потому что их выводила рука, лишённая сил, для которой перо было тяжёлым, как топор. (55)Мать писала эти письма, пока билось сердце…

(56)Я много знаю о подвигах женщин: выносивших с поля боя раненых бойцов, работавших за мужчин, отдававших свою кровь детям, идущих по сибирским трактам за своими мужьями. (57)Я никогда не думал, что всё это имеет отношение к моей матери. (58)К тихой, застенчивой, обыденной, озабоченной только тем, как прокормить нас, обуть, уберечь…

(59)Теперь я оглядываюсь на её жизнь и вижу: она прошла через всё это, но вижу это с опозданием. (60)Но я вижу. (61)Теперь я всё вижу и слышу.

(62)Прости меня, родная!

(По Ю. Яковлеву)

(1)В вагоне метро на самом видном месте прилеплена рекламка: «(2)Призыв в армию? (3)Нет уж, спасибо! (4)За помощью обращаться по телефону…» (5)Ниже — рисунок: трогательный мальчуган, сидящий на горшке и не ведающий, какая опасность ожидает его по достижении призывного возраста. (6)Женщина лет сорока, моя ровесница, поставила сумку и старательно переписывает номер телефона в книжечку. (7)Она не хочет отдавать своего сына в солдаты. (8)Трудно осуждать её за это: один лишь кошмарный виртуальный образ современной Российской армии, творимый в телевизионном эфире, способен напугать кого угодно. (9)Да и жестокая реальность своё дело делает.

(10)Достаточно вспомнить русский фольклор, чтобы убедиться: настроение матери, провожающей сына в солдаты, всегда было далеко от лучезарного. (11)Да, с её стороны это всегда была жертва, но сознательная жертва, приносимая (красиво, чёрт возьми, выражались предки!) на алтарь Отечества. (12)Это была жертва чтимому божеству — оберегу и заступнику родного воинства! (13)Провожали со слезами — но зато как встречали победителя или просто достойно выполнившего ратный долг! (14)Сегодня многим, слишком многим, служба в армии кажется жертвой… Минотавру.

(15)Среди утрат последнего десятилетия есть одна, не всеми осознанная, но чреватая страшными последствиями утрата. (16)Я имею в виду постепенную утрату нашим обществом патриотического сознания. (17)Патриотизм — это иммунная система народа, а если прибегать к военным сравнениям, — кольчуга. (18)Когда в обществе ослабевает патриотизм, начинаются исторические болезни: смуты, самозванство, по-дурацки проигранные войны, презрение к ратному труду, экономическое запустение при наличии всех условий для процветания, приход во власть людей, которых и к весам-то в гастрономе нельзя подпускать — не то что к государственной казне. (19)Почему в конце XX века, когда те же американцы засовывают в свою ребятню патриотизм вместе с первой жевательной резинкой и вбухивают в воспитание державного сознания огромные деньги, мы оказались без кольчуги? (20)Причины уходят далеко в глубь российской истории. (21)Возьмём ближайшие… (22)Когда в борьбе за власть в Кремле «демократы» начали крушить СССР, советский патриотизм был обречён. (23)Само слово «патриотизм» стало ругательным, а один бард-шестидесятник даже назвал его «кошачьим чувством». (24)Более того, произошло нелепое разделение общества на «патриотов» и «демократов», а это примерно так же, как если делить население на рыжих и знающих иностранные языки.

(25)…Женщина вышла на «Кутузовской», спрятав блокнотик с заветным телефоном в сумку. (26)Она не виновата. (27)Она живёт в такое время, когда любить свою армию не принято. (28)Когда офицер, обвинённый в шпионаже, не стреляется, а продолжает служить. (29)Она живёт в странное время, когда принято восхищаться отважными израильтянками, служащими в воюющей армии, и насмехаться над российскими парнями, по повестке являющимися в военкомат. (30)Когда в Латвии судят партизана Великой Отечественной войны, судят именно за партизанское прошлое, а российская власть помалкивает. (31)Разруха, как справедливо заметил классик, — прежде всего в головах. (32)Ещё лет десять такой разрухи — и, вполне возможно, станция, на которой сошла моя ровесница, будет называться «Эйзенхауэровская».

(По Ю. Полякову)

ПОСЛАНИЕ В НЕВЕДОМОЕ

(1)Однажды осенью я шла дворами по каким-то своим надобностям, и дорога пролегала неподалёку от обычной мусорки. (2)Стараясь «не вступить» и не вдохнуть специфических ароматов, я наткнулась взглядом на лежащий между мусорным контейнером и тропинкой старый альбом. (3)Его страницы стояли веером, и ветер листал их, то приоткрывая, то захлопывая. (4)Там были фотографии! (5)Я остолбенела. (6)Что это? (7)Господи, что это?

(8)Кто выбросил? (9)Дети, внуки умерших стариков? (10)Ну не сами же хозяева. (11)Может быть, это сделали новые хозяева квартиры, выбрасывая хлам прежних жильцов…

(12)В любом случае мне представилась самой вероятной версия, что хозяев нет в живых, а альбом выбросили всё-таки не потомки, а чужие люди. (13)Согласиться с тем, что так могут поступить наследники, просто невозможно. (14)На некоторое время я в полном ступоре забыла, куда и зачем шла. (15)Не знаю, почему я не подняла этот альбом, — побоялась лезть в грязную лужу? (16)Теперь жалею, что не сделала этого. (17)А тогда, повернув обратно в сторону дома, не могла отделаться от воображаемой картины: альбомы, фотографии моей семьи валяются где-то у помойки, их разносит ветер, бросая в грязные лужи. (18)А мимо идут и идут люди...

(19)Я начала лихорадочно думать, как сделать так, чтобы такого не случилось. (20)И, грешница, подумала, что никто не даст гарантии от такой смерти памяти, собираемой и хранимой десятилетиями в каждой семье, о родных, близких, если не предпринять каких-то, пока не знаю каких, мер. (21)Дело в том, что жизнь за последние пятнадцать-двадцать лет так изменилась — её формы, так называемые артефакты, из физических перешли в виртуальные, не занимающие много места, не нарушающие современный стиль или ещё что-либо. (22)Многое просто стало немодным — кажется, именно это произошло со старыми семейными альбомами. (23)Кто-то спрятал их подальше в шкафы. (24)Но выбрасывать, мне кажется, ещё рано, и эти предметы не заслужили такой судьбы. (25)Можно выбросить старый шкаф, диван, стулья, но память?

(26)Ну да что попусту рассуждать; надо, пока не поздно, продумать свои собственные меры, чтобы ничто и никто не мог поглумиться над святынями (ни время, ни обстоятельства, ни люди)...

(27)Иногда кажется, что новая жизнь жёстко и жестоко отрицает старую вместе с её ещё живыми носителями или вещественными знаками. (28)Обижаются на молодёжь старики, не находя себе места в новых, не всегда понятных реалиях жизни. (29)Новодел вымещает или грубо растаптывает знаки старины. (30)Новые города не предполагают комфортного существования стариков. (31)А старики в деревнях — это одни горчайшие слёзы.

(32)В новом ритме и стиле жизни кажется, что, кроме стариков, некому будет печалиться об утратах памяти. (33)Молодым оглядываться и смотреть под ноги некогда.

(34)Когда я, по-советски комплексуя, видно, не выдавив ещё из себя совка, размышляла о том, а стоит ли вообще писать, то есть оставлять память о моих предках, среди которых, как оказалось, нет ни одного генерала (слава тебе Господи!), ни одного депутата (и за это отдельное спасибо), во мне рос и рос какой-то ещё не осознанный протест против признания «малозначимости» родных мне людей. (35)Я ощущала какую-то неправду и несправедливость. (36)Вот я даже и сейчас как будто перед кем-то не знаю в чём оправдываюсь.

(37)И вдруг что-то сложилось! (38)Ничего себе — маленькие люди, винтики да болтики. (39)По жизням моих родных прошлись колёса всех российских исторических событий, оставив в их судьбах неизгладимые, в основном трагические отметины. (40)Нет уж, без таких, как мои родные, миллионов россиян никакое колесо истории не сделало бы и оборота и не было бы никакой страны, ни великой и ни могучей. (41)А была бы территория, переходящая из рук одних правителей в руки других. (42)И что бы без них, не упомянутых в хрониках, делали все вместе взятые цари, генералиссимусы и генеральные секретари?

(43)Вот представьте, был бы в семье какой-нибудь генерал или академик, да всё вокруг них бы и крутилось — вот они такие и сякие, смотрите, дети, как надо жить! (44)Учитесь и гордитесь! (45)А так, в отсутствие в нашем древе таких гигантов жизненного успеха, я могу уделить каждому, кого знала и любила, столько внимания, сколько позволит моя память, без оглядки на чины и звания.

(46)И ведь в каждой семье есть что сказать о своих близких. (47)Я вдруг поняла, что они, наши предки, не только имеют право на память о них, а мы, как любящие их всех, обязаны сохранить хотя бы те крохи свидетельств об их жизни, что остались, и передать их своим детям.

(Ю. Ляликова)
Ляликова Юлия Николаевна - родилась 12 августа 1941 года в городе Буденновске Ставропольского края. В 1966 году окончила Новочеркасский инженерно-мелиоративный институт. Работала в проектных институтах г. Благовещенска Амурской области и в городе Ставрополе. Живет в городе Ставрополе.

СТАРАЯ ЧЕРЕПАХА

(1)– Мама, смотри! — раздался ликующий Васин вопль.

(2)Она подошла к сыну. (3)В углу зоомагазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. (4)Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. (5)Черепашки бесстрашно карабкались по стенкам ящика, проворно двигая светлыми лапками с твёрдыми коготками.

(6)– Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».

(7)– Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.

(8)– Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!

(9)Вася никогда ни в чём не знал отказа, ему всё давалось по щучьему веленью. (10)Это хорошо в сказке, но для Васи сказка слишком затянулась. (11)Осенью он пойдёт в школу. (12)Каково придётся ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? (13)Мать отрицательно покачала головой.

(14)– Нет, три черепахи в доме — это слишком!

(15)– Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. (16)– Если так, давай отдадим Машку, она всё равно очень старая.

(17)Не было на свете более ненужного существа, чем Машка, но и она на что-то годилась: на ней можно было сидеть и даже стоять. (18)Днём старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах, но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью. (19)Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу.

(20)Над поредевшим, полусонным от жары базаром высоко и печально звучал детский голос:

(21)– Черепаха! (22)Продаётся черепаха!

(23)Вася произносил эти слова всё глуше, он словно и боялся, и хотел быть услышанным.

(24)– Ого, черепаха! (25)Вот это-то мне и надо! (26)Продаёшь, малец?

(27)Перед Васей стоял рослый, плечистый человек и с каким-то детским восхищением глядел на старую черепаху.

(28)– Да…

(29)– Сколько просишь?

(30)– Девять… — смущённо сказал Вася, припомнив цену, какую в зоомагазине просили за двух черепашек.

(31)Мужчина отдал деньги, сунул Машку в широкий карман своей куртки и пошёл к дому с палисадником, в котором он жил, а Вася растерянно глядел ему вслед. (32)В носу у него странно пощипывало, но он нахмурил брови, задержал на миг дыхание, и пощипывание прекратилось. (33)Тогда он крепко зажал в кулаке деньги и со всех ног бросился к зоомагазину.

(34)Когда Вася принёс домой двух маленьких черепашек и в радостном возбуждении поведал матери о всех своих приключениях, она почему-то огорчилась, но не знала ни что сказать, ни как поступить в этом случае. (35)А раз так, лучше обождать и подумать — дети такие сложные и трудные люди…

(36)Ложась спать, он сказал матери счастливым, усталым, полусонным голосом:

(37)– Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!

(38)– Выходит, старый-то друг не лучше новых двух, — заметила мать, наклоняясь к сыну и накрывая его одеялом.

(39)Бывают слова, как будто простые и безобидные, которые, будучи сказаны ко времени, вновь и вновь возникают в памяти и не дают тебе жить.

(40)«Но что я такое сделал? — спрашивал он себя с тоской. (41)–Продал старую, совершенно ненужную мне черепаху». (42)– «Да, она тебе не нужна, — прозвучал ответ, — но ты ей нужен. (43)Всё, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» (44)– «Я кормлю птиц и рыб, я меняю им воду». (45)– «Да, пока тебе с ними весело, а не будет весело, ты сделаешь с ними то же, что и с Машкой». (46)– «А почему же нельзя так делать?»

(47)Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце, впервые познавшем простую, но неведомую прежде истину: не только мир существует для тебя, но и ты для мира. (48)И с этим новым чувством возникло в нём то новое неотвратимое веление, название которого — долг — Вася узнает гораздо позднее. (49)И это веление заставило Васю вскочить с кровати и быстро натянуть одежду. (50)Возможно, что мать сквозь сон уловила какой-нибудь непривычный шум или почувствовала тревожную пустоту комнаты, в которой больше не было её сына. (51)Мать заглянула в черепаший ящик — черепашек не было, и она сразу всё поняла. (52)Набросив на плечи плащ, она вышла из дому и быстро зашагала туда, где, по рассказу Васи, находился белый домик с палисадником. (53)Вскоре она увидела впереди фигурку сына.

(54)Она шла и думала о том, что очень трудно вырастить человека, для этого надо глубоко и трудно жить, и какое счастье, если у её мальчика будет сильное и верное сердце. (55)Мать не окликнула Васю, она решила охранять его издали, чтобы не помешать первому доброму подвигу своего сына…

(По Ю. Нагибину)

(1)Мы живём в век кризиса мировой совести. (2)Именно этим объясняется мировое неблагополучие.

(3)Но откуда взялась человеческая совесть? (4)Если исходить из эволюционного предположения, что в борьбе за существование более совестливые побеждают менее совестливых, подобно тому как более сильные животные побеждают менее сильных и, овладев самкой, дают в конечном итоге более сильное потомство, то мы, сохраняя ясность мысли, упираемся в тупик.

(5)Практика нашей сегодняшней жизни и жизни в обозримой истории человечества показывает, что, как правило, именно бессовестные побеждают совестливых. (6)Бессовестность обычно нападает коварно и неожиданно, а совесть не готова к неожиданному нападению, потому что её внимание, как правило, сосредоточено на самой себе, то есть на носителе собственной совести. (7)Наша совесть прежде всего сторожит нас самих.

(8)Но, несмотря на все победы бессовестности, совесть продолжает всё-таки жить в сердцах всех народов как высшее свойство человеческой души. (9)Если бы совесть имела земное происхождение, она давно бы вымерла, как динозавры.

(10)Некоторые мыслители, а чаще — политические злодеи, пытались доказать, что совесть — архаический предрассудок или имеет классовый или расовый характер. (11)Народы, принявшие подобные учения, как правило, освобождались от тормозов совести, приобретали динамическую силу и сравнительно легко завоёвывали другие народы. (12)Однако в конце концов они неизменно разваливались и побеждались. (13)Думаю, что совесть порабощённых народов к этому времени успевала повернуться к этому миру и возмутиться. (14)Человек с возмущённой совестью делается в конечном итоге сильнее освобождённого от совести при прочих равных условиях. (15)Он понимает, пусть даже подсознательно, что он защищает порядок вещей, выше которого нет ничего на земле.

(16)Совестливый человек вообще отличается необыкновенной быстротой осознания собственной несправедливости и, наоборот, замедленно осознаёт проявление бессовестности другим, потому что она исходит из собственной психологии и пытается найти скрытые пружины в бессовестном поступке, которые как бы объяснят кажущуюся бессовестность.

(17)Зависит ли совесть человека от степени его цивилизованности? (18)Я думаю — не зависит. (19)Я встречал в абхазских деревнях старушек, имеющих самые дикие представления о реальном состоянии мира и при этом живших по законам самой утончённой совести. (20)И встречал людей высокообразованных и при этом проявляющих самую дикую бессовестность.

(21)Совесть, как музыкальный слух, даётся от рождения. (22)Культура, я думаю, прочищает этот слух, делает человека, можно сказать, этически грамотней, но природную силу слуха не увеличивает.

(23)Можно ли представить мир в далёком будущем юридически настолько изощрённым, что совести нечего будет делать, ибо всякий бессовестный поступок будет караться законом? (24)Нет, мир никогда не будет столь юридически изощрённым, чтобы уследить за каждым бессовестным поступком. (25)Всегда будут тысячи случаев, когда человек правильно может решить вопрос только сам, прислушиваясь к голосу совести, или не решать его, заглушая этот голос. (26)Совесть будет нужна всегда.

(27)Можно ли воспитать совесть? (28)Практически — можно. (29)Строго теоретически — сомнительно. (30)Кроме редчайших уродов, совесть, хоть и слабо выраженная, есть у каждого человека. (31)Если человек со слабо выраженной совестью, предположим, попадает в коллектив, которым дорожит по своим профессиональным склонностям, и видит, что в этом коллективе господствуют совестливые отношения, он заставляет себя придерживаться уровня этих отношений. (32)В данном случае можно сказать, что он боится не столько бессовестного поступка, сколько оглашения его. (33)Это уже воспитание, то есть осознание границ нравственности, пусть даже механическое. (34)Его правильное поведение становится привычкой, правда, скорее всего до первого большого соблазна.

(По Ф. Искандеру)

(1)В этой сберегательной кассе недавно ещё приветливо здоровались с вкладчиками и даже обращались к ним по имени-отчеству. (2)Клиенты отвечали служащим тем же.

(3)Новая заведующая въехала в кассу не на белом коне, как щедринский градоначальник, но на коне крика и под лозунгом «При мне будет не так, как при прежней заведующей». (4)Прежде всего, она упразднила вежливость. (5)Сперва при посетителях стала покрикивать, потом кричать на подчинённых, полагая, что так утверждает свой авторитет. (6)Затем стала кричать на клиентов. (7)Особенно на тех, кто стар, теряется, не может сразу правильно заполнить бланк, написать доверенность или завещательное распоряжение. (8)«Оглохли?» — может осведомиться она у человека, который действительно плохо слышит. (9)«Сколько раз вам объяснять!» — это говорится чуть не каждому третьему. (10)А чаще всего звучит: (11)«Я вам не обязана!» (12)Прежние работники кассы, задёрганные окриками, стали работать заметно хуже, а некоторые — и это самые (…) плоды нового руководства — подражать начальнице. (13)У неё же, когда она упоённо кричит, в глазах появляется победоносный блеск, она упирает «руки в боки», мимика выражает торжество: (14)«Эк я их всех отбрила!»

(15)У этой заведующей есть двойник — продавщица в соседнем магазине. (16)Она работает медленно, неряшливо, бестолково. (17)Когда появляется за прилавком, самые нервные покупатели, вздохнув, уходят — в другую очередь или в другой магазин. (18)«Сейчас она нам задаст», — говорит какая-нибудь старенькая многотерпеливица, у которой нет сил занимать очередь снова в другом месте. (19)И продавщица задаёт! (20)У неё, как и у заведующей сберкассой, появляется такая же победоносная поза — «руки в боки», а в глазах блеск, как у гончей, которая травит зайца.

(21)В нашем микрорайоне встреча этих двух женщин казалась неизбежной. (22)Думалось, произойдёт взрыв. (23)Ан нет, встреча произошла, но столкновения не было. (24)Крикуньи издали почувствовали, «кто есть кто». (25)Покупка совершилась если не в дружественной, то, во всяком случае, в деловой обстановке. (26)Голоса обеих дам звучали нормально, если не считать хрипоты, вызванной привычным криком. (27)Любопытное наблюдение — горлодёры и грубияны, почувствовав, что могут получить отпор на привычном им языке, затихают.

(28)Я убеждён: за нежеланием терпеть крик стоит чувство социально ценное — собственного достоинства. (29)А что стоит за криком? (30)Комплекс неполноценности? (31)Вряд ли заведующая сберкассой и продавщица из продмага задумываются над тем, почему они кричат. (32)Но люди видят: своим криком они прикрывают неумение работать, симулируют активную деятельность, которой нет. (33)Иногда за криком прячется невежество.

(34)Руководитель кричит на нижестоящих так, что стены дрожат! (35)Но вот что примечательно: иные из них выходят из кабинета шефа как бы даже успокоенные. (36)Будто их в баньке веничком ублажали, а не унижали их человеческое достоинство. (37)А потому: раз кричит — значит, считает за своего. (38)Не стыдится предстать в душевном неглиже. (39)А вот если «сам» переходит на нормальный голос, вот тогда-то и следует призадуматься. (40)Уж не отнёс ли к посторонним, с которыми распоясываться нельзя. (41)С чего бы это? (42)Ведь всем известно — с посторонними их шеф всегда держится в рамках, а с вышестоящими и говорить не приходится — сплошной политес. (43)В немецком языке таких людей называют «велосипедистами»: (44)«Сверху гнутся, а вниз давят!» (45)Психология же сотрудников, которые не просто мирятся с тем, что на них орут, но даже расценивают крик как знак личного доверия шефа, их психология сродни той, о которой Чехов говорил, что её надо выдавливать из себя по капле, как психологию раба.

(46)Так как же всё-таки нам справиться с криком? (47)Не знаю! (48)Но уверен: оскорбительный крик — субстанция хоть и менее материальная, но не менее вредная, чем, скажем, вещества, загрязняющие атмосферу. (49)Мы боремся с загрязнением воздуха, с опасными для здоровья производственными и бытовыми шумами. (50)Это правильно и необходимо. (51)Но крик, прямо направленный на человека, бьющий его по самолюбию, по душе и сердцу, опаснее во сто крат…

(52)Крик — маска профессиональной некомпетентности! (53)Отсталости. (54)Понимать это очень важно. (55)Бороться с тем, чем порождено это явление, ещё важнее.

(По С. Львову)

(1)В густом тонкоствольном осиннике я увидел серый в два обхвата пень. (2)Пень этот сторожили выводки опят с рябоватыми шершавыми шляпками. (3)На срезе пня мягкою шапкою лежал линялый мох, украшенный тремя или четырьмя кисточками брусники. (4)И здесь же ютились хиленькие всходы ёлочек. (5)У них было всего по две-три лапки и мелкая, но очень колючая хвоя. (6)А на кончиках лапок всё-таки поблёскивали росинки смолы и виднелись пупырышки завязей будущих лапок. (7)Однако завязи были так малы и сами ёлочки так слабосильны, что им уже и не справиться было с трудной борьбой за жизнь и продолжать рост.

(8)Тот, кто не растёт, умирает! — таков закон жизни. (9)Этим ёлочкам предстояло умереть, едва-едва народившись. (10)Здесь можно было прорасти. (11)Но нельзя выжить.

(12)Я сел возле пенька и заметил, что одна из ёлочек заметно отличается от остальных, она стояла бодро и осанисто посреди пня. (13)В заметно потемневшей хвое, в тоненьком смолистом стволике, в бойко взъерошенной вершинке чувствовались какая-то уверенность и вроде бы даже вызов. (14)Я запустил пальцы под влажную шапку мха, приподнял её и улыбнулся: (15)«Вот оно в чём дело!» (16)Эта ёлочка ловко устроилась на пеньке. (17)Она веером развернула липкие ниточки корешков, а главный корешок белым шильцем впился в середину пня. (18)Мелкие корешки сосали влагу из мха, и потому он был такой линялый, а корешок центровой ввинчивался в пень, добывая пропитание.

(19)Ёлочка долго и трудно будет сверлить пень корешком, пока доберётся до земли. (20)Ещё несколько лет она будет в деревянной рубашке пня расти из самого сердца того, кто, возможно, был её родителем и кто даже после смерти своей хранил и вскармливал дитя.

(21)И когда от пня останется лишь одна труха и сотрутся следы его с земли, там, в глубине, ещё долго будут преть корни родительницы-ели, отдавая молодому деревцу последние соки, сберегая для него капельки влаги, упавшие с травинок и листьев земляники, согревая его в стужу остатным тёплым дыханием прошедшей жизни.

(22)Когда мне становится невыносимо больно от воспоминаний, а они не покидают, да и никогда, наверное, не покинут тех, кто прошёл войну, когда снова и снова передо мной встают те, кто пал на поле боя, а ведь были среди них ребята, которые не успели ещё и жизни-то как следует увидеть, ни полюбить, ни насладиться радостями мирскими и даже досыта поесть, — я думаю о ёлочке, которая растёт в лесу на пне.

(По В. Астафьеву)
Ви́ктор Петро́вич Аста́фьев — советский и российский писатель, эссеист, драматург, сценарист.

(1)На сломе отрочества, в преддверии юности меня постигло печальное открытие, что я не имею точки опоры. (2)У меня нет ни способностей, ни хотя бы тяги к чему-либо, кроме чтения книг и футбола.

(3)В раннем детстве я обещал стать художником, но свежесть чистого, не обременённого знанием и предвзятостью восприятия недолго обманывала окружающих, да и меня самого. (4)Так, даже куда лучше, рисовали многие дети. (5)Страстность, с какой я предавался сперва игре в мушкетёров, потом коллекционированию папиросных коробок, марок и, наконец, бабочек, заставляла близких верить, что во мне аккумулирована не совсем обычная энергия. (6)Но шло время, и увлечения замирали одно за другим, не давая даже иллюзии каких-то успехов. (7)Ни одна моя коллекция не достигла уровня хотя бы рядовой маниакальности. (8)А потом была география и безумие географических карт, завесивших все стены комнаты. (9)Но теперь уже никто не считал, что я буду вторым Пржевальским или Миклухо-Маклаем. (10)Вскоре карты отправились туда же, где изгнивали коллекции бабочек, плесневели альбомы с марками, — в залавок на кухне. (11)А потом начались судорожные попытки увлечься химией, физикой, электротехникой и честно-горестные признания: не моё, не моё, не моё…

(12)И только когда я выходил на сыромятницкое футбольное поле, отделённое пропастью от остального мира, и трусцой направлялся в центр, на своё место, всё тягостное, обременяющее, висящее на мне, как вериги: мучительная неудовлетворённость собой; твёрдая уверенность, что мне не стать человеком своего времени — таким в нашей семье считали учёного, инженера, строителя; не покидающая ни на миг убеждённость, что окружающие люди лучше, умнее, талантливее, чище меня; оплошности, неловкости, оговорки, грубость с матерью, несправедливость к другу, боязнь вызова к доске на уроках математики, обиды на учителей, тоска о любимых книжных героях, с которыми никогда не встретиться в жизни, — всё это давящее, угнетающее развеивалось дымом, я становился пустым, лёгким и чистым.

(13)Мгновения, протекавшие от выхода на поле до первого удара по мячу, были для меня самыми лучшими из всего, что дарил футбол. (14)Я чувствовал себя способным взлететь, раствориться в пространстве. (15)Спорт наступал потом, а сейчас свершалось причащение светлой благодати мира. (16)Конечно, так было не всегда, когда-то я просто гонял мяч, упоённо и бездумно, до полного изнеможения, которое тоже было счастьем, ибо ты утолил жажду, взял от жизни всё, что мог. (17)Но в описываемую пору детство и отрочество миновали, начиналось самое грозное — юность. (18)Явления, вещи и обстоятельства утрачивали свой простой смысл и становились знаками какого-то другого, тайного бытия. (19)И сам я уже принадлежал не себе, не очевидности происходящего, а тому, что таилось за покровом…

(20)И вот однажды настал такой незабываемый день, когда наш тренер Жюль Вальдек обзвонил по телефону родителей своих избранников, чтобы узнать, как относятся они к «футбольной карьере» сына. (21)Не знаю, как отнеслись родители Чегодаева и Алексеева к непривычной французской учтивости тренера, но у меня дома звонок Вальдека был воспринят трагически.

(22)— Ты помнишь пророчество Леонардо да Винчи? — обратился ко мне отец, после того как мама разбитым голосом сообщила о звонке Вальдека.

(23)— Какое пророчество?

(24)— «Настанет время, — заговорил отец голосом пророка, — и люди будут бегать за куском свиной кожи, наполненной воздухом, с громкими криками и ругательствами».

(25)— Ругаться на поле запрещено, — машинально сказал я, потрясённый предвидением гения Ренессанса.

(26)— Не в этом дело, — сказал отец. (27)— Леонардо говорит о грядущем футболе как о пришествии Антихриста.

(28)— Мне уже сейчас кажется, — вставила мама, — что человечество делится на спартаковцев и динамовцев.

(29)— Что вы сказали Вальдеку? — спросил я.

(30)— Мы сказали, что не вмешиваемся в твои дела.

(31)— Вы только этим и занимаетесь. (32)Но вы хоть не обхамили его?

(33)— Я думала, что воспитываю человека будущего, учёного или инженера… — далёким, эпическим голосом начала мать.

(34)— Оказывается, я приняла все муки ради левого края или правого инсайда.

(35)— Я центрфорвард.

(36)— Что же ты сразу не сказал! — насмешливо воскликнул отец.

(37)— Тогда дело другое. (38)Миллионы миллионов лет жаждала твоя душа вырваться из мрака небытия, чтобы воплотиться в центрфорварда. (39)А тебе самому не страшно?

(40)— Нет. (41)Я всё равно ничего не умею.

(42)— Ты же отличник!

(43)— В этом весь и ужас. (44)Ребята, которые знают, кем будут, не отличники. (45)А отличники — я, Нина Демидова, Бамик — кем мы будем? (46)И кто мы есть?.. (47)У меня хоть футбол…

(48)— Тебе и семнадцати нет!..

(49)— Когда надо, вы говорите: здоровенный восемнадцатилетний оболтус… (50)Я чувствую себя человеком только на поле.

(51)— Бедный мальчик! — сказала мама. (52)— Бедный, бедный мальчик!

(53)— Слушай! — вскричал отец, осенённый внезапной идеей.

(54)— А почему бы тебе не попробовать писать? (55)У нас в роду все словесники. (56)Вдруг у тебя талант?

(57)— О чём мне написать? — спросил я, приободрённый последней фразой отца.

(58)— Боже мой, об этом не спрашивают! (59)Пиши о том, что тебя волнует. (60)О том же футболе.

(61)— Нет, — сказал я твёрдо. (62)— О футболе я не буду писать.

(63)— Тогда о том, что тебя не так волнует. (64)Чтоб ты мог спокойно подумать, поискать слова для изображения виденного и пережитого. (65)Ну, о какой-нибудь поездке, интересной встрече. (66)Вон Чехов взял и написал рассказ о чернильнице.

(67)— Я что-то не читал… (68)Ладно, попробую. (69)А если из этого ничего не выйдет?..

(70)— Что ж, — отец вздохнул, и я впервые увидел, что он старый человек, — тогда играй в футбол…

(71)Я никогда не обманывал родителей и старался написать как можно лучше о поездке нашего класса в Лосинку, но, видимо, ко мне не перешли гены моих родственников. (72)Отец прочёл моё произведение и не сказал ни слова… (73)Путь в школу Вальдека был открыт…

(По Ю. Нагибину)

НА КЛАДБИЩЕ

(1)Ах, славная, славная пора!.. (2)Теплынь. (3)Ясно. (4)Июль… (5)Макушка лета. (6)Где-то робко ударили в колокол… (7)И звук его — медленный, чистый — поплыл в ясной глубине и высоко умер. (8)Но не грустно, нет.

(9)…Есть за людьми, я заметил, одна странность: любят в такую вот милую сердцу пору зайти на кладбище и посидеть час-другой. (10)Вольно и как-то неожиданно думается среди этих холмиков. (11)Странно, что сюда доносятся гудки автомобилей, голоса людей… (12)Странно, что в каких-нибудь двухстах метрах улица и там продают газеты, вино, какой-нибудь амидопирин…

(13)…Сидел я вот так на кладбище в большом городе, задумался. (14)Задумался и не услышал, как сзади подошли. (15)Услышал голос:

— Ты чего тут, сынок? (16)Это моя могилка-то.

(17)Оглянулся, стоит старушка, смотрит мирно.

(18)Я вскочил со скамеечки… (19)Смутился чего-то.

(20)– Извините…

(21)– Да за что же?.. (22)Садись, — она села на скамеечку и показала рядом с собой. (23)– Садись, садись. (24)Я думаю, может, ты перепутал могилки.

(25)Я сел.

(26)– Сынок у меня тут, — сказала она, глядя на ухоженную могилку. (27)– Сынок… (28)Спит, — она молча поплакала, молча же вытерла концом платка слёзы, вздохнула. (29)Всё это она проделала привычно, деловито… (30)Видно, горе её — давнее, стало постоянным, и она привыкла с ним жить.

(31)– Давно схоронили?

(32)– Давно. (33)Семь лет уж. (34)Двадцать четыре годочка всего и пожил, — сказала старушка покорно. (35)Ещё помолчала.

(36)– Только жить начинать, а он вот… (37)А тут, как хошь, так и живи, — она опять поплакала, опять вытерла слёзы и вздохнула. (38)И повернулась ко мне.

(39)– Неладно живёте, молодые, ох неладно, — сказала она вдруг, глядя на меня ясными умытыми глазами. (40)– А другой у меня сын, Минька, тот с жёнами закружился, меняет их без конца. (41)Я говорю: да чего ты их меняешь-то, Минька? (42)Чего ты всё выгадываешь-то? (43)Все они нонче одинаковые, меняй ты их, не меняй. (44)Шило на мыло менять? (45)Сошёлся тут с одной, ребёночка нажили… (46)Ну, думаю, будут жить. (47)Нет, опять не сложилось. (48)Ах ты, господи-то! (49)Беда прямо. (50)Ну, пожил один сколько-то, подвернулась образованная, лаборанка, увезла его к чёрту на рога, в Фергану какую-то. (51)Пишут мне оттудова: «Приезжай, дорогая мамочка, погостить к нам». (52)Старушка так умело и смешно передразнивала этих молодых в Фергане, что я невольно засмеялся, и, спохватившись, что мы на кладбище, прихлопнул смех ладошкой. (53)Но старушку, кажется, даже воодушевил мой смех. (54)Она с большей охотой продолжала рассказывать. (55)– Ну, я и разлысила лоб-то — поехала. (56)Приехала, погостила… (57)Дура старая, так мне и надо — попёрлась!

(58)– Плохо приняли, что ли?

(59)– Да сперва вроде ничего… (60)Ведь я же не так поехала-то, я же деньжонок с собой повезла. (61)Ну и пока деньжонки-то были, она ласковая была, потом деньжонки-то кончились, она: «Мамаша, кто же так оладьи пекёт!» (62)– «Как кто? — говорю, — все так пекут. (63)А чего не так-то?» (64)Дак она и давай меня учить, как оладушки пекчи. (65)Я ей слово, она мне — пять. (66)Иди их переговори, молодых-то: чёрта с рогами замучают своими убеждениями, прости, господи, не к месту помянула рогатого. (67)Где же мне набраться таких убеждениев? (68)А мужа не кормит! (69)Придёт, бедный, нахватается чего попади, и всё. (70)А то и вовсе: я, говорит, в столовку забежал. (71)Ах ты, думаю, образованная! (72)Вертихвостки вы, а не образованные, — старушка помолчала и ещё добавила с сердцем:

— Как же это так-то? — повернулась она ко мне. (73)– Вот и знают много, и вроде и понимают всё на свете, а жить не умеют. (74)А?

(75)– Да где они там знают много! — сказал я тоже со злостью.

(76)– Там насчёт знаний-то… конь не валялся.

(77)– Да вон по сколь годов учатся!

(78)– Ну и что? (79)Как учатся, так и знают. (80)Для знаний, что ли, учатся-то?

(81)– Ну да, в колхозе-то неохота работать, — согласилась старушка. (82)– Господи, Господи… вот жизнь пошла! (83)Лишь бы день урвать, а там хоть трава не расти.

(84)Мы долго молчали. (85)Старушка ушла в свои думы, они пригнули её ниже к земле, спина сделалась совсем покатой; она не шевелилась, только голова всё покачивалась и покачивалась.

(По В. Шукшину)

(1)На очередном обходе главный врач санбата осмотрел Бориса, поворачивая его то передом, то задом, постучал кулаком под правой лопаткой:

– Подзадержались вы у нас, подзадержались…

(2)Борис уловил в голосе врача неприязнь и плохо спрятанное подозрение и услышал угодливое хихиканье санитарки.

(3)– У нас тут не курорт, у нас санбат! (4)У нас каждое место на счету… — напористо заговорила старшая сестра, святоликая женщина с милосердными глазами, так опрометчиво определившая лейтенанту две недели на излечение, а он вот не оправдал её надежд, лежит и лежит себе.

(5)Распятый на казённой койке ранбольной Костяев Борис беспомощно и жалко улыбался. (6)Да-а, выходит, он занимает чьё-то место, понапрасну жрёт чей-то хлеб, дышит чьим-то воздухом, запросто живёт и живёт, тогда как настоящие нужные люди сражаются, умирают за него и за Родину.

(7)Сдерживая занявшуюся ярость, Борис негромко сказал:

– Так выбросьте меня… на помойку.

(8)Сестру, избалованную лестью, властью и мужицким вниманием, передёрнуло.

(9)– Я не хочу вашего двоедушного милосердия! — глядя прямо в надменный лик сестры, отчётливо произнёс Борис и, вовсе уж задушенный яростью, добавил: — Уходите! (10)Иначе я сорву с себя ваши бинты…

(11)– Попробуй! — начала старшая сестра.

(12)– Уходите!..

(13)Врач, умоляюще глядя на старшую сестру, теснил следовавшую за ним челядь.

(14)– Успокойтесь, успокойтесь!..

(15)– Привязать этого героя к койке! (16)Сделать укол! — громко, чтобы слышно было раненым в других палатах, объявила старшая сестра.

(17)«Господи! (18)Это — женщина?!» — чувствуя, как опадает гнев, опустошённо спрашивал себя Борис.

(19)– Вот достукался!.. — проворчал кто-то из раненых. (20)– Через тебя и нам достанется.

(21)С Бориса сдёрнули одеяло. (22)Дежурная сестра наполненным шприцем целилась в него, сжимая в пальцах левой руки смоченную ватку. (23)Лейтенант покорно подставил себя под укол.

(24)– Не надо привязывать. (25)Пожалуйста…

(26)Украдкой прикрыв его одеялом, дежурная громко сказала в приёмной палатке, что всё она исполнила, как велено было. (27)Так-то, мол, оно надёжней. (28)Распустились, понимаешь, эти раненые, спасу нет.

(29)Уже отмякший от укола, слипающимся сознанием Борис отметил: «Да-а, и это тоже женщина!..»

(30)Проснулся он вялый, обессиленный. (31)На улице крапал дождь, цыпушкой поклёвывая палатку. (32)Дальний шум леса слышался, шуршание ползущего по оврагам снега, голос куличишки.

(33)Поздней ночью в палатку завернул врач.

(34)– Не спите? — (35)Убрав полу серой шинели, врач присел на кровать лейтенанта, протёр очки и объявил сухо: – Я назначил вас на эвакуацию. (36)У вас началось обострение. — (37)После долгой паузы он покривил губы в беловатых шрамах. (38)– Ду ши и остеомиелиты в полевых условиях не лечат. — (39)И грустно добавил: – А милосердие, надо вам заметить, всегда двоедушно! (40)На войне особенно!..

(41)Врачу хотелось поговорить, но Борис отчуждённо молчал, дожидаясь, когда он уйдёт. (42)Дождь сгущался, стучал по палатке монотонно, однозвучно, усыпляюще.

(43)– Развезёт дорогу совсем, — вслух подумал врач и встал, горбясь в низкой палатке. (44)– Вот что я вам посоветую: не отдаляться от людей, принимайте мир таким, каков он есть, иначе вас раздавит одиночество. (45)Оно пострашнее войны.

(46)На улице врач постоял. (47)Донесло щелчок фонарика, вздох, и мягкие расползающиеся шаги поглотила ночь.

(48)Совсем хорошо сделалось в палатке, покойно. (49)Дождь и дыхание спящих раненых уплотняли этот покой. (50)Борис смежил глаза, притих в себе.

(51)Жажда жизни рождает неслыханную стойкость — человек может перебороть неволю, голод, увечье, смерть, поднять тяжесть выше сил своих. (52)Но если её нет, тогда всё, тогда, значит, остался от человека мешок с костями. (53)Потому-то и на передовой бывало: даже очень сильные люди вроде бы ни с того ни с сего начинали зарываться в молчание, точно ящерицы в песок, делаться одинокими среди людей. (54)И однажды с обезоруживающей уверенностью объявляли: «А меня скоро убьют». (55)Иные даже и срок определяли — «сегодня или завтра».

(56)И никогда, почти никогда не ошибались.

(По В. Астафьеву)

ЧУДИК

(1)Жена называла его — «Чудик». (2)Иногда ласково.

(3)Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. (4)Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие, впрочем, но досадные.

(5)Получил отпуск, решил съездить к брату на Урал: лет двенадцать не виделись.

(6)…Знал Чудик: есть у него брат Дмитрий, трое племянников…

(7)О том, что должна ещё быть сноха, как-то не думалось. (8)Он никогда не видел её. (9)А именно она-то, сноха, всё испортила, весь отпуск. (10)Она почему-то сразу невзлюбила Чудика.

(11)Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:

— Тополя-а-а, тополя-а-а…

(12)Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:

— А можно не орать? (13)Вы же не на вокзале, верно? — (14)И хлопнула дверью.

(15)Брату Дмитрию стало неловко:

— Это… там ребятишки спят. (16)Вообще-то она хорошая.

(17)Ещё выпили. (18)Стали вспоминать молодость, мать, отца…

(19)Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал колотить кулаком по колену:

— Вот она, моя жизнь! (20)Видел? (21)Сколько злости в человеке!.. сколько злости!

(22)Чудик стал успокаивать брата:

— Брось, не расстраивайся. (23)Не надо. (24)Никакие они не злые, они — психи. (25)У меня такая же.

(26)– Ну чего вот невзлюбила?! (27)За што? (28)Ведь невзлюбила она тебя… (29)А вот за то, што ты — никакой не ответственный, не руководитель. (30)Знаю я её, дуру. (31)Помешалась на своих ответственных. (32)А сама-то кто! (33)Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. (34)Насмотрится там и начинает… (35)Она и меня-то тоже ненавидит, что я не ответственный, из деревни.

(36)Тут и Чудика задело за живое:

— Деревня, видите ли!.. (37)Да там один воздух чего стоит! (38)Утром окно откроешь — как, скажи, обмоет тебя всего. (39)Хоть пей его — до того свежий да запашистый, травами пахнет, цветами разными…

(40)– А ведь сама из деревни! — как-то тихо и грустно изумился Дмитрий. (41)– А вот… (42)Не понимаю: почему они стали злые?

(43)Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не было: брат Дмитрий ушёл на работу, сноха тоже, дети постарше играли во дворе, маленького отнесли в ясли.

(44)Чудик прибрал постель, умылся и стал думать, что бы такое приятное сделать снохе. (45)Тут на глаза попалась детская коляска. (46)«Эге, — подумал Чудик, — разрисую-ка я её». (47)Он дома так разрисовал печь, что все дивились. (48)Нашёл ребячьи краски, кисточку и принялся за дело. (49)Через час коляску было не узнать. (50)По верху колясочки Чудик пустил журавликов — стайку уголком, по низу — цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток… (51)Осмотрел коляску со всех сторон — загляденье. (52)Не колясочка, а игрушка. (53)Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.

(54)– А ты говоришь — деревня. (55)Чудачка. (56)Ребёнок-то как в корзиночке будет.

(57)Весь день Чудик ходил по городу, глазел на витрины. (58)Купил катер племяннику, хорошенький такой катерок, белый, с лампочкой. (59)«Я его тоже разрисую», — думал. (60)Он хотел мира со снохой.

(61)Часов в шесть Чудик пришёл к брату. (62)Взошёл на крыльцо и услышал, что брат Дмитрий ругается с женой. (63)Впрочем, ругалась жена, а брат Дмитрий только повторял:

— Да ну что тут!.. (64)Да ладно… Сонь… ладно уж…

(65)– Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! — кричала Софья Ивановна. (66)– Завтра же пусть уезжает — выкину его чемодан к чёртовой матери, и всё!

(67)Чудик поспешил сойти с крыльца… (68)А дальше не знал, что делать. (69)Опять ему стало больно. (70)Когда его ненавидели, ему было очень больно. (71)И страшно. (72)Казалось: ну, теперь всё, зачем же жить? (73)И хотелось уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.

(74)– Да почему же я такой есть-то? — горько шептал он, сидя в сарайчике, — надо бы догадаться: не поймёт ведь она, не поймёт народного творчества.

(75)Он досидел в сарайчике дотемна. (76)И сердце всё болело. (77)Потом пришёл брат Дмитрий. (78)Не удивился — как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.

(79)– Вот… — сказал он, — это… опять расшумелась. (80)Коляску-то… не надо бы уж.

(81)– Я думал, ей поглянется. (82)Поеду я, братка.

(83)Брат Дмитрий вздохнул… (84)И ничего не сказал.

(85)Домой Чудик приехал, когда шёл рясный парной дождик. (86)Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по тёплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. (87)Подпрыгивал и громко пел:

— Тополя-а, тополя-а…

(88)С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. (89)И дождик редел, шлёпал крупными каплями в лужи; в них вздувались и лопались пузыри.

(90)…Звали Чудика — Василий Егорыч Князев. (91)Было ему тридцать девять лет от роду. (92)Он работал киномехаником в селе. (93)Обожал сыщиков и собак. (94)В детстве мечтал быть шпионом.

(По В. Шукшину)

(1)Любовь — это чувство, когда ты крайне остро чувствуешь невероятную значимость кого-то или чего-то для твоей жизни.

(2)Первый раз я влюбился, когда мне было 14 лет. (3)В эту девочку с озорной чёлкой и косичкой тогда одновременно влюбилась половина мальчиков из моего класса. (4)Как это нам свойственно — повторять других. (5)Естественно, ничего хорошего из этого не вышло. (6)Разве что мой первый опыт того, что я воспринял тогда как «разбитое сердце». (7)Прошли годы, прежде чем я понял, что никакая это была не любовь, а так, увлечение.

(8)Но что же тогда любовь? (9)И есть ли она вообще?

(10)В детстве о любви говорили порой как об обязанности, что, помимо родителей, надо ещё любить учителей, партию, родину. (11)Но, какими бы благими ни были побуждения, слово «надо» всё убивает.

(12)Ведь нельзя полюбить по принуждению или по расписанию.

(13)Когда я вырос, стал преобладать более циничный настрой: да нет никакой любви, говорили вокруг, это вторичная эмоция, побочный продукт эволюции. (14)Согласно этому аргументу, любовь нужна нам для того, чтобы продолжать наш род. (15)Вот в нас и завелись «гены любви», благодаря которым мы влюбляемся. (16)Этот самый ген нам покоя не даёт, заставляет нас терять голову, не спать по ночам, петь серенады и писать стихи. (17)А всё ради того, чтобы мы женились, создавали семьи, рожали детей и тем самым продолжали этот круговорот…

(18)Такие псевдонаучные теории у меня всегда вызывали протест. (19)Мне довелось испытать настоящую любовь, когда «бабочки в животе», весь мир наполнен удивительным светом и кажется, что вот-вот взлетишь… (20)И это всё, извините, побочные эффекты химических реакций? (21)А я что тогда — случайный набор атомов, подчиняющихся неким законам физики?

(22)Вот видите, вопрос о том, что такое любовь, неизбежно приводит нас к главному вопросу: а кто я? (23)Вот бы поставить научный эксперимент, который бы решил это за нас раз и навсегда! (24)Но оказывается, что никакой, даже самый сложный, прибор на этот вопрос нам ответа не даст. (25)На него должен ответить каждый сам, по-честному. (26)И это не просто.

(27)Ключ к разгадке в том, чтобы полюбить себя. (28)Да, именно так: себя. (29)Не важно, крикливого или тихоню, дылду или коротышку. (30)Даже если с прыщиками или большими ушами… (31)Потому что невозможно любить других, пока не узнаешь, кто ты, пока не примешь себя полностью, как есть. (32)Ведь если не любишь себя, то каждый раз будешь оглядываться: а любит ли она (или он) меня столько же, сколько я? (33)Но что же это за любовь, если всё время её измеряешь или хочешь чего-то взамен? (34)Это не любовь — это попытка убежать от себя, от неуверенности в себе.

(35)Мы перестаём убегать от себя именно тогда, когда начинаем себя любить. (36)Но важно осознать, что речь тут идёт отнюдь не о самовлюблённости и эгоизме. (37)Любить себя — это не значит всё себе позволять и прощать, тянуть на себя одеяло. (38)Наоборот — это значит видеть себя как есть, без фильтров и масок. (39)Как будто зеркала повсюду и ты в них во всех, никуда не скрыться! (40)Это значит постоянно работать над собой, быть честным с собой и другими, преодолевать свои страхи и заморочки. (41)Это значит нести ответственность за всё, что происходит вокруг, а не сваливать на других.

(42)Когда ты начнешь по-настоящему любить себя, ты никогда не будешь ощущать себя жертвой обстоятельств, маленькой пылинкой на отшибе Вселенной. (43)Ты почувствуешь себя творцом этого мира.

(44)И тогда ты поймёшь, что ты и мир неотделимы, а поэтому любить себя — это значит любить весь мир. (45)Ты откроешь своё сердце настежь, и любовь так наполнит тебя, что у тебя не будет другого вы- бора, кроме как делиться ею со всеми и всегда. (46)Щедро, бескорыстно, ничего не прося взамен. (47)И тогда ты поймёшь, что нет ничего в этом мире, кроме любви.

(Э. Френкель)
Эдуард Владимирович Френкель — советский и американский математик, работающий в сферах теории представлений, алгебраической геометрии и математической физики. В настоящее время профессор Калифорнийского университета в Беркли.

ЧАЙНИК

(1)Жил-был гордый чайник. (2)Он гордился и фарфором своим, и длинным носиком, и изящной ручкою — всем-всем, и об этом говорил. (3)А вот что крышка у него разбита и склеена — об этом он не говорил, это ведь недостаток, а кто же любит говорить о своих недостатках, на то есть другие. (4)Весь чайный сервиз — чашки, сливочник, сахарница охотнее говорили о хилости чайника, чем о его добротной ручке и великолепном носике. (5)Чайнику это было известно.

(6)«Знаю я их! — рассуждал он про себя. (7)— Знаю и свой недостаток и признаю его, и в этом — моё смирение и скромность. (8)Недостатки есть у всех нас, зато у каждого есть и свои преимущества. (9)У чашек есть ручка, у сахарницы — крышка, а у меня и то и другое, да и ещё кое-что, чего у них никогда не будет, — носик. (10)Благодаря ему я — король всего чайного стола. (11)Сахарнице и сливочнице тоже выпало на долю услаждать вкус, но только я истинный дар, я главный, я услада всего жаждущего человечества: во мне кипящая безвкусная вода перерабатывается в китайский ароматный напиток».

(12)Так рассуждал чайник в пору беспечальной юности. (13)Но вот однажды стоит он на столе, чай разливает чья-то тонкая изящная рука. (14)Неловка оказалась рука: чайник выскользнул из неё, упал — и носика как не бывало, ручки тоже, о крышке же и говорить нечего, о ней сказано уже достаточно. (15)Чайник лежал без чувств на полу, из него бежал кипяток. (16)Ему был нанесён тяжёлый удар, и тяжелее всего было то, что смеялись-то не над неловкою рукой, а над ним самим.

(17)«Этого мне никогда не забыть! — говорил чайник, рассказывая впоследствии свою биографию самому себе. (18)— Меня прозвали калекою, сунули куда-то в угол, а на другой день подарили женщине, просившей немного сала. (19)И вот попал я в бедную обстановку и пропадал без пользы, без всякой цели — внутренней и внешней. (20)Так стоял я и стоял, как вдруг для меня началась новая, лучшая жизнь… (21)Да, бываешь одним, а становишься другим. (22)Меня набили землёю — для чайника это всё равно что быть закопанным, — а в землю посадили цветочную луковицу. (23)Кто посадил, кто подарил её мне, не знаю, но дали мне её взамен китайских листочков и кипятка, взамен отбитой ручки и носика. (24)Луковица лежала в земле, лежала во мне, стала моим сердцем, моим живым сердцем, какого прежде во мне никогда не было. (25)И во мне зародилась жизнь, закипели силы, забился пульс. (26)Луковица пустила ростки, она готова была лопнуть от избытка мыслей и чувств. (27)И они вылились в цветке.

(28)Я любовался им, я держал его в своих объятиях, я забывал себя ради его красоты. (29)Какое блаженство забывать себя ради других! (30)А цветок даже не сказал мне спасибо, он и не думал обо мне, — им все восхищались, и если я был рад этому, то как же должен был радоваться он сам! (31)Но вот однажды я услышал: «Такой цветок достоин лучшего горшка!» (32)Меня разбили, было ужасно больно… (33)Цветок пересадили в лучший горшок, а меня выбросили на двор, и теперь я валяюсь там. (34)Но воспоминаний моих у меня никто не отнимет!»

(Г. Х. Андерсен, перевод А. Ганзен и П. Ганзен)

(1)Когда-то в России был такой возраст: отрочество. (2)Недаром Лев Толстой так и назвал три части своей трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность». (3)В самом главном нашем Академическом словаре написано, что отрочество — «возраст между детством и юностью».

(4)По-моему, довольно непонятное пояснение. (5)Когда кончается детство? (6)У всех по-разному. (7)У одних — в шесть лет: они уже и младших нянчат, на огороде и во дворе родителям по-взрослому помогают. (8)А приходилось встречать и таких, у кого оно и в 40 лет ещё не кончилось.

(9)Но этот возраст — отрочество — всё равно существует. (10)И он, может быть, самый важный в жизни человека.

(11)В это время складываются привычки. (12)Хорошие или плохие, но на всю жизнь. (13)Совершаются благородные поступки — потому что тяга к добру ещё не задавлена, не скорректирована корыстными или ещё какими-нибудь расчётами. (14)Принимаются важные решения. (15)И некоторые люди следуют тому, что решили в отрочестве, всю свою жизнь.

(16)В это важное, но короткое время или прочитываются некоторые книги — или не прочитываются уже никогда. (17)Потому что есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично.

(18)Первый: нет книг, которые читать — рано.

(19)Второй: есть книги, которые читать — поздно.

(20)И третий: именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. (21)Составить — и после этого отказаться от чтения всякой чепухи, которой сейчас везде — навалом.

(22)Поясню первый закон. (23)Никто не скажет вам заранее, что именно вам читать рано. (24)Потому что — у всех по-разному! (25)Одному — рано, а другому — в самый раз. (26)А его ровеснику до самой старости будет рано: читает — и не может понять, что к чему.

(27)Если вам рано читать эту книжку — вы сами же первый это и заметите. (28)И отло жите её до лучших дней. (29)Так что если книга оказалась вам не по возрасту, не по уму — ничего страшного, вернитесь к ней позже. (30)Но установить это можно, мне кажется, только опытным путём — начав читать. (31)Знаю точно, что одни в 15 лет проглатывали «Преступление и наказание» Достоевского, для других чтение гениального романа было истинным наказанием.

(32)Со вторым законом дело обстоит серьёзнее.

(33)Да, есть такие книжки, которые надо прочесть именно лет в 12, в 14. (34)Во-первых, только в этом возрасте вы получите от неё стопроцентное удовольствие. (35)А во-вторых — создадите себе задел (то есть нужный запас) на будущее. (36)Это же здорово — перечитать когда-нибудь на отдыхе «Приключения Тома Сойера»! (37)Я знаю людей, которые перечитывали эту книжку своего детства — со знакомыми иллюстрациями! — несколько раз: в 25 лет, потом около сорока лет и так далее. (38)Но я не встречала таких, кто уселся читать её первый раз в 40 лет. (39)Во-первых — некогда. (40)Во-вторых — и в голову не придёт. (41)А в-третьих, если и возьмётесь — вряд ли будете читать взахлёб. (42)Так, полистаете с лёгкой улыбкой. (43)«Жаль, — скажете, — что в детстве не попалась…»

(44)В общем, поленился в своё время — проиграл на всю жизнь.

(45)Что касается третьего закона — многие подумают: а что плохого в чтении пустых, попавшихся случайно под руку или просто модных в этот момент книг? (46)Некоторые так и считают — а что? (47)Ничего особенного. (48)Мура , но читать можно.

(49)А дело-то главным образом в том, что плохая книжка навсегда лишает вас возможности прочесть хорошую. (50)Время-то не безразмерное.

(51)Когда я училась в шестом классе и продолжала читать, как говорится, запоем, вдруг вычитала где-то, что человек за жизнь может прочесть, кажется, не более 7 тысяч книг. (52)Неважно, точная это цифра или нет. (53)Важно то, что я пришла в ужас от мысли, что читаемые мною второсортные книги, поглощая отмеренные человеку для чтения часы (их и так не очень много остаётся — от других дел), явно меня чего-то лишают. (54)В первую очередь — возможности прочесть какие-то другие книги — те самые, которые в жизни прочесть необходимо! (55)Я ещё не знала толком — какие. (56)Но уже точно знала, что они есть. (57)У полки (иногда её называют золотая полка), на которой стоят вот эти самые книги, которые надо успеть прочитать до 14–15 лет (ну, в крайнем случае до 17), есть одно свойство: не все видят те книжки, которые на ней стоят. (58)Кто-то и во всю жизнь многих из них так и не увидит и, конечно, не прочтёт.

(59)Не прочитать их так же обидно, как никогда не увидеть, например, другие страны. (60)Если же кто-то скажет: «Подумаешь, какие дела — ну не прочитаю какую-то книжку!..» — так это всё равно, что сказать: «Подумаешь — не увижу какой-то ваш Париж!»

(61)Не будете же вы кидаться объяснять такому человеку, зачем нужно увидеть в жизни Париж или, скажем, Рим. (62)Просто пожмёте плечами, да и всё. (63)Кто-то, может, ещё у виска пальцем покрутит — соображай, мол, что несёшь.

(64)И когда приятель тебе скажет: «Ты что — читать книжку собрался? Зачем тебе это надо?!», то имей в виду: вряд ли всё-таки миллионы людей были глупые, а он — умный. (65)Скорей уж наоборот, вот что я думаю.

(По М. Чудаковой)
*Мариэ́тта Ома́ровна Чудако́ва — советский и российский литературовед, историк литературы, текстолог, доктор филологических наук.

(1)Осень в этом году стояла — вся напролёт — сухая и тёплая. (2)Берёзовые рощи долго не желтели. (3)Долго не увядала трава. (4)Только голубеющая дымка (её зовут в народе «мга») затягивала плёсы на Оке и отдалённые леса.

(5)«Мга» то сгущалась, то бледнела. (6)Тогда сквозь неё проступали, как через матовое стекло, туманные видения вековых ракит на берегах, увядшие пажити и полосы изумрудных озимей.

(7)Я плыл на лодке вниз по реке и вдруг услышал, как в небе кто-то начал осторожно переливать воду из звонкого стеклянного сосуда в другой такой же сосуд. (8)Вода булькала, позванивала, журчала. (9)Звуки эти заполняли всё пространство между рекой и небосводом. (10)Это курлыкали журавли.

(11)Я поднял голову. (12)Большие косяки журавлей тянули один за другим прямо к югу. (13)Они уверенно и мерно шли на юг, где солнце играло трепещущим золотом в затонах Оки, летели к тёплой стране с элегическим именем Таврида.

(14)Я бросил вёсла и долго смотрел на журавлей. (15)По береговой просёлочной дороге ехал, покачиваясь, грузовик. (16)Шофёр остановил машину, вышел и тоже начал смотреть на журавлей.

(17)– Счастливо, друзья! — крикнул он и помахал рукой вслед птицам.

(18)Потом он опять забрался в кабину, но долго не заводил мотор, должно быть, чтобы не заглушить затихающий небесный звон. (19)Он открыл боковое стекло, высунулся и всё смотрел и смотрел, никак не мог оторваться от журавлиной стаи, уходившей в туман. (20)И всё слушал плеск и переливы птичьего крика над опустелой по осени землёй.

(21)За несколько дней до этой встречи с журавлями один московский журнал попросил меня написать статью о том, что такое «шедевр», и рассказать о каком-нибудь литературном шедевре. (22)Иначе говоря, о совершенном и безукоризненном произведении. (23)Я выбрал стихи Лермонтова «Завещание».

(24)Сейчас на реке я подумал, что шедевры существуют не только в искусстве, но и в природе. (25)Разве не шедевр этот крик журавлей и их величавый перелёт по неизменным в течение многих тысячелетий воздушным дорогам?

(26)Птицы прощались со Средней Россией, с её болотами и чащами. (27)Оттуда уже сочился осенний воздух, сильно отдающий вином. (28)Да что говорить! (29)Каждый осенний лист был шедевром, тончайшим слитком из золота и бронзы, обрызганным киноварью и чернью.

(30)Каждый лист был совершенным творением природы, произведением её таинственного искусства, недоступного нам, людям. (31)Этим искусством уверенно владела только она, только природа, равнодушная к нашим восторгам и похвалам.

(32)Недавно я читал воспоминания о Бунине. (33)О том, как жадно он следил в конце своей жизни за работой советских писателей. (34)Он был тяжело болен, лежал не вставая, но всё время просил и даже требовал, чтобы ему приносили все книжные новинки, полученные из Москвы.

(35)Однажды ему принесли поэму Твардовского «Василий Тёркин». (36)Бунин начал её читать, и вдруг близкие услышали из его комнаты заразительный смех. (37)Близкие встревожились. (38)В последнее время Бунин редко смеялся. (39)Вошли в его комнату и увидели Бунина, сидящего на постели. (40)Глаза его были полны слёз. (41)В руках он держал поэму Твардовского. (42)– Как великолепно! — сказал он. (43)–Как хорошо! (44)Лермонтов ввёл в поэзию превосходный разговорный язык. (45)А Твардовский смело ввёл в стихи и язык солдатский, совершенно народный.

(46)Бунин смеялся от радости. (47)Так бывает, когда мы встречаемся с чем-нибудь подлинно прекрасным.

(48)Тайной сообщать обыденному, житейскому языку черты поэзии владели многие наши поэты — Пушкин, Некрасов, Блок (в «Двенадцати»), но у Лермонтова этот язык сохраняет все мельчайшие разговорные интонации и в «Бородине», и в «Завещании».

(49)Распространено мнение, что шедевров немного. (50)Наоборот, мы окружены шедеврами. (51)Мы не сразу замечаем, как осветляют они нашу жизнь, какое непрерывное излучение — из века в век — исходит от них, рождает у нас высокие стремления и открывает нам величайшее хранилище сокровищ — нашу землю.

(52)Каждая встреча с любым шедевром — прорыв в блистающий мир человеческого гения. (53)Она вызывает изумление и радость.

(По К. Паустовскому)*
Константи́н Гео́ргиевич Паусто́вский — русский советский писатель, сценарист и педагог, журналист, военный корреспондент, переводчик.