СЛОН ГОЛУБОГЛАЗЫЙ

(1)И как только я ни называл её про себя! (2)Топало, бегемот, медведица…

(3)Помню, я даже растерялся, когда впервые увидел её, — такая вдруг стопудовая туша выперла из-за угла, да ещё в этом своём мужикоподобном, длиннющем пиджаке из какого-то дешёвого темно-синего сукна…

(4)Я немного успокоился, когда на ум пришла вот эта самая кличка — слон голубоглазый. (5)Тут уж было кое-что ухвачено и от её характера, от её доброты. (6)Ибо всякий раз, встречаясь со мною, она улыбалась мне своими голубыми, прямо-таки ангельскими глазами и с какой-то обезоруживающей простотой, чуть-чуть шепелявым голосом спрашивала:

— Как вы поживаете? (7)Как ваше здоровье?

(8)Я, конечно, говорил какие-то банальности, пустяки. (9)Не принимать же всерьёз все эти расхожие, изо дня в день повторяющиеся благоглупости?

(10)И вдруг однажды приходит из университета жена (она читала курс русской литературы на заочном отделении, где работала Мария Тихоновна) и говорит:

— Марию Тихоновну видела.

— (11)Ну и что?

— (12)Приглашала на юбилей.

— (13)Ну знаешь… (14)Только мне теперь по юбилеям и ходить…

— (15)Ничего. (16)Надо же уважить человека.

(17)Я пришёл в ярость. (18)Конец учебного года — да разве ей объяснять, что за жизнь в это время у преподавателя университета? (19)Да тут не то что по юбилеям ходить — дыхнуть некогда.

(20)Жена дала мне выкричаться, а вечером снова завела разговор про юбилей: Мария Тихоновна старый, одинокий человек, у Марии Тихоновны никого нет: ни детей, ни мужа…

(21)Жена не унималась:

— Всех-то ты жалеешь. (22)Только и делаешь, что говоришь да пишешь о любви к людям. (23)А вот на деле любовь к человеку проявить — к живому, к конкретному…

(24)И в конце концов я махнул рукой: быть по-твоему! (25)Пойдём на юбилей.

(26)Вечер был — чудо. (27)Золотой закат во всё ленинградское небо, пушкинская Нева с каменными сфинксами.

(28)И мы шли с женой по этому сказочному городу, наслаждались всей окружающей красотой, и я был счастлив. (29)Счастлив от своего великодушия, от своего благородства, оттого, что я не зачерствел, как другие, душой, откликнулся на простой человеческий зов. (30)И я представлял себе, как обрадуется сейчас старуха, увидев меня в дверях, какой переполох вызовет моё явление у её невзрачных подруг — всех этих секретарш, делопроизводителей, лаборанток…

(31)Так мы дошли до Дома учёных на Дворцовой набережной, и тут я посмотрел на жену: не ошиблась ли она? (32)Действительно ли в этом роскошном дворце назначен ужин? (33)Ведь сюда даже известные учёные далеко не всегда могут пробиться.

(34)Ерунда какая-то, — оробело твердил я про себя и, уж не помню как, открыл какую-то дверь. (35)Открыл и буквально замер: такое праздничное многолюдье увидел в зале.

(36)Много, много было гостей! (37)Профессора, доценты, аспиранты.

(38)Тут было немало и таких, кого я видел впервые, кто жил и работал на Дальнем Востоке, в Сибири, на Урале, на Кольском полуострове.

— (39)И что же, они специально приехали на этот вечер?

— (40)Ну а как же! (41)Да на юбилей Марии Тихоновны люди с того света приехали бы, а уж с этого-то что.

(42)К нашему приходу главные речи были уже произнесены, и теперь в права вступали чувства, которые, как шампанское, выплёскивались через край.

— (43)Мария Тихоновна, вы были для меня как родная мать! (44)Честное слово!

— (45)А я Марии Тихоновне обязан жизнью…

— (46)А я на всю жизнь запомнила слова, которыми меня Мария Тихоновна вытащила из беды: «Смотри не на тех, кому лучше, смотри на тех, кому хуже…»

(47)Затем известный учёный-географ Василий Павлович, как бы подводя итоги, сказал:

— Наши дела, дела людей науки, измеряются статьями, книгами, открытиями, а чем, какой мерой измерить дела души, дела сердца?

(48)Я посмотрел на жену, — в глазах у неё стояли слёзы, да у меня и самого горло перехватывало, и вдруг я понял, что значила Мария Тихоновна в жизни этих людей.

(49)Дети железного века, века, когда исчезли, позабылись такие слова, как сострадание, милосердие, жалость. (50)Но она-то, Мария Тихоновна, знала, ведала силу этих слов. (51)И сколько человеческих сердец отогрелось, оттаяло возле неё! (52)Сколько отчаявшихся воспрянуло духом!

(53)Марии Тихоновны давно уже нет в живых, и я даже не знаю, где покоится её прах. (54)Но в те дни, когда мне бывает особенно тягостно и безысходно, я вспоминаю её юбилей.

(По Ф. А. Абрамову*)
* Фёдор Александрович Абрамов (1920 –1983) — русский советский писатель, литературовед, критик и публицист. Один из наиболее известных представителей так называемой «деревенской прозы», значительного направления советской литературы 1960–1980-х годов.

— (1)Вот ваши ученики, — сказала директорша школы, вводя меня в класс.

(2)Что это? (3)Передо мной, сверкая золотыми погонами и отлично вычищенными сапогами, сидели офицеры. (4)Одни сплошные офицеры.

— (5)Преподавательница русского языка и литературы, — представила меня директорша, и я увидела, что в глазах моих комендантов вспыхнуло острое любопытство, насмешливая ухмылка, даже, пожалуй, враждебность. (6)Тем не менее все они встали и по-военному чётко гаркнули:

— Здравствуйте, товарищ преподаватель!

(7)Я без конца всматривалась в эти лица и видела в них только надменность или, в лучшем случае, усмешку принуждённого внимания. (8)Я входила в класс и, казалось, физически ощущала излучение угрюмого недоверия.

(9)Отношения ещё больше обострились после первого контрольного диктанта. (10)Он принёс колоссальный урожай двоек. (11)Мрачная атмосфера сгустилась над классом. (12)Теперь эти люди, до сих пор настроенные против меня, так сказать, в общем порядке, были ещё и персонально оскорблены мной.

(13)Особенно долго не мог смирить себя капитан Епифанов. (14)Орфографию он ещё с грехом пополам признавал, но в вопросе о пунктуации был непримирим. (15)Его возмущали даже запятые, не говоря уже о двоеточиях и тире. (16)Он и мысли не допускал, чтобы подобная мелюзга могла действовать на нервы солидным людям.

(17)Летели дни, и постепенно я стала различать среди моих офицеров разные психологические типы. (18)Вот, например, лейтенант Сумочкин — тот совершенно недвусмысленно высказался как-то насчёт литературного ремесла и тех, кто им занимается. (19)Оказалось, что тут и хитрости-то никакой особой нет. (20)Каждый грамотный человек может, тем более если не стихами, а прозой. (21)Описывай, как было дело, да вставляй время от времени картины природы. (22)Его сосед по парте поддержал его.

(23)Никакие мои усилия не могли сдвинуть их с позиций этой твердокаменной воинствующей тупости.

(24)Были в классе и железные забияки. (25)Они тоже глубоко презирали писак, щелкопёров, но выражали свои чувства весело-задиристо, напрашиваясь на возражения, на спор. (26)Эти не так обескураживали меня. (27)Была надежда их понять, прорваться сквозь броню их обросших упитанным мясом сердец к самой сердцевинке, где, возможно, что-то и таилось.

— (28)Позвольте, а зачем вам нужно к сердцам-то ихним пробиваться! — так резко оборвал мои излияния Михаил Францевич Гейс. — (29)Допустим, вам трудно было отказаться от работы по специальности, которой вы так жаждали всё время. (30)Ну и учите уж их чему положено. (31)Но душу-то зачем вкладывать?

(32)Только оставаясь наедине с Антоном, я не стеснялась высказывать пока ещё не оформившиеся возражения Гейсу:

— А ты знаешь, что третьего дня было после урока о Пушкине? (33)Лейтенант Погорелко подошёл ко мне уже на перемене и попросил меня прочесть ещё раз, или, как он выразился, «рассказать» ещё раз, стихи Пушкина «Безумных лет угасшее веселье…» (34)А когда я ему сказала, что ведь уже был звонок и разве он не хочет покурить, то он ответил, что папироска всегда при нём, а вот такие стихи не каждый день услышишь. (35)И я всю большую перемену читала им наизусть Пушкина. (36)А они — Погорелко и ещё человек пять — не ходили курить, слушали. (37)И как ещё слушали! (38)И хочешь презирай меня — хочешь нет, но я видела в них в это время не комендантов, а своих учеников. (39)И мне ужасно хотелось, чтобы им нравились именно те стихи, которые люблю я…

(По Е. С. Гинзбург*)

* Евгения Соломоновна Гинзбург (1904–1977) — советская журналистка, писательница, кандидат исторических наук. Автор автобиографического романа «Крутой маршрут», одного из первых литературных произведений, рассказывающих о сталинских репрессиях в СССР.
Фрагмент взят из романа «Крутой маршрут».

ЗНАМЯ ПОБЕДЫ

(1)В пору цветения садов как-то все сразу вспоминают о ветеранах Великой Отечественной войны. (2)Бело-розовый яблоневый цвет заставляет нас не только радоваться прелести и благоуханию садов, но и приглядываться к сгорбленным, морщинистым, хромым старикам. (3)Это сейчас они серые и неприметные, ворчливые и раздражительные, а тогда, в сорок пятом! (4)Они добыли нам Великую Победу, их кровью заплачено за счастливое мирное небо. (5)Люди, помните это всегда! (6)Не надо иронизировать и усмехаться, глядя на стоящих под красным флагом стариков. (7)Это не отжившие своё время консерваторы и ретрограды. (8)Именно они и есть наше будущее. (9)Как мы сейчас относимся к ветеранам, такое будущее ждёт нас и нашу страну. (10)Каждый раз, добираясь домой с завода одним и тем же маршрутом, Иван Петрович смотрит в окно трамвая на проплывающие мимо белоснежные облака цветущих садов. (11)И ежегодно в эти весенние дни почётных годов мужчина вывешивает над своим домом красное Знамя. (12)Кто-то думает, что это просто флаг, символизирующий ностальгию деда. (13)Нет! (14)Это Знамя Великой Победы! (15)Однако с каждым годом Знамя алело всё ниже и ниже. (16)Уже не в силах старый солдат подняться на крышу дома, уже не дотягивается до закреплённого на стене кронштейна… (17)Лишь на штакетнике забора древко с алым полотнищем извещало о наступлении Дня нашей Великой Победы. (18)В прошлом году среди разросшихся садов не расцвёл багряный символ великих свершений, величайших побед. (19)Не стало ещё одного солдата Великой Отечественной войны…

(20)Зато весь бесснежный сезон на участке покойного ветерана кипела работа: появились стальные ворота, алюминиевые двери, мозаичные витражи окон, облицовочный кирпич высшего качества, сайдинг, металлочерепица, импортные яркие эмали, тротуарная плитка…(21)Новые молодые хозяева перестраивали старый дом. (22)«Да… Эти «гоблины», — думалось Ивану Петровичу, — не только не водрузят дедово Знамя, но и уж давно, наверное, вывезли его на свалку вместе со строительным мусором и прочим хламом». (23)Шли дни, недели, месяцы… (24)И опять наступила очередная весна, снова зацвели сады, наполняя благоуханьем проснувшийся мир, вновь небо стало ярким и бездонным. (25)Приближался праздник — День Победы. (26)Иван Петрович шёл домой пешком. (27)Во дворе перестроенного дома покойного солдата Победы суетился коротко стриженный, весь от воротника до шнурков штиблет в «фирмЕ» мордатый «гоблин». (28)Ивану Петровичу вспомнился немощный ветеран, в последний год сумевший закрепить своё Знамя лишь на невысокий забор. (29)«Эх! — комок подкатился к горлу, — дед, кого же мы вырастили себе на смену…» (30)Молодой человек взял из рук вышедшей из дома девушки свёрток, по прислонённой к дому лестнице поднялся под самый фронтон и закрепил над домом… алое Знамя! (31)Майский ветерок, играя с лёгким нейлоновым полотнищем, выправил его, зашелестел светящимися красными складками и превратил стяг в сияющее и трепещущее пламя, напоминающее Вечный Огонь.

(32)Молодые люди ушли в дом, а Иван Петрович, отойдя в сторону, смотрел, высоко подняв голову, на алый стяг, развевающийся на фоне бело-розовых садов и голубого неба. (33)«Прости, сынок, за «гоблина». (34)Прости, старый солдат, достойный вырос у тебя правнук, не забывает своего деда и подвиг всего поколения сороковых».

(Н. Ю. Талызин*)
*Николай Юрьевич Талызин (род. в 1958 г.) создаёт свои произведения для детей и взрослых. Одной из ключевых в его творчестве является тема Великой Отечественной войны и сохранения памяти о её героях

ВЕЩИ И КНИГИ

(1)Мы живём среди овеществлённых человеческих мыслей, вступивших некогда в спор с забвением и одержавших победу.

(2)Самыми ценными памятниками являются те, которые создавались не из тщеславия или чванства, не с целью возвыситься или унизить, — а просто так, в рабочем порядке, без заботы преодолеть забвение. (3)Они-то, собственно говоря, и стали основой наших знаний, нашей культуры, и может быть, даже нашего существования.

(4)Почти все имена людей, создавших эти памятники, исчезли. (5)Но овеществлённая мысль их осталась навсегда. (6)Мы знаем, кто придумал паровоз, но не знаем, кто придумал колесо, без которого этот паровоз не поехал бы.

(7)Овеществлённые мысли ждут нас, когда мы ещё не появились на свет, и сопровождают нас всю жизнь. (8)Но всех нетерпеливее нас ожидают книги.

(9)Вещи не требуют собеседника. (10)В вещах есть что-то безразличное, может быть, даже высокомерное. (11)Они созданы для того, чтобы служить, и они служат — не бойко, не лениво, а в пределах своего назначения. (12)Им неважно, кому они служат. (13)Они появляются на свет без радости и исчезают без печали. (14)Они живы, пока живут, и живут, пока служат. (15)Книги без собеседника мертвы.

(16)Они могут молчать многие годы. (17)Но когда приходит собеседник — они оживают. (18)У них особая судьба. (19)В отличие от вещей, они умеют печалиться и радоваться, потому что кроме ума и догадливости в них ещё вложены страсти.

(20)Ещё нас не было на свете, а в книгах уже жили страсти, те самые, которые охватили нас, когда мы появились на свет. (21)Мы размышляли о своём бытии, а в книгах уже давно были проложены тропы наших размышлений. (22)Мы изобретали велосипеды, а в книгах томилось указание на то, что велосипед в данной области уже давно изобретён.

(23)Книги ждут собеседника. (24)И в отличие от вещей, им вовсе не всё равно, кто к ним явится в этом качестве. (25)Потому что они бывают скрытны и болтливы, лукавы и простодушны, застенчивы и велеречивы. (26)Люди одинаково пользуются вещами. (27)Для того чтобы напиться, каждый открывает кран в одну и ту же сторону. (28)Но каждый обращается с книгой по-своему. (29)Один читает в ней то, что написано, другой не то, что написано, а то, что хочет прочесть, третий не видит написанного потому, что не желает видеть. (30)Вещи живут во времени. (31)Время живёт в книгах.

(32)Время умещается в них на бесконечно малых пространствах, размеренное, исчисленное, предопределённое. (33)Время мудрее вещей. (34)Книги мудрее времени. (35)Потому что время, попавшее в книгу, застывает в ней таким, каким оно было на самом деле.

(36)Книги мудрее времени. (37)Они оставляют в себе время, которое ушло. (38)В них мы находим опавшие листья, которые никогда не истлеют, и свежие цветы, которые никогда не увянут.

(39)Время покорно книгам. (40)Иногда оно жжёт их и топчет в отчаянии или злобе. (41)Но и пепел, и грязь остаются на страницах. (42)Время уходит, а книги шелестят крыльями…

(43)Время покорно книгам, потому что в них встречаются те, кто не совпал во времени. (44)В них встретится тот, кто ещё не родился, с тем, кто ушёл навсегда. (45)Встретятся, чтобы найти друг друга для беседы…

(46)Годы наплывают на нас, и мы уходим в них, оставляя за собой дела и книги. (47)Истины и заблуждения остаются на страницах ждать собеседника, который придёт отделить плевелы от зёрен.

(Л. Лиходеев)
* Леонид Израилевич Лиходеев (1921–1994) — советский российский писатель, поэт, публицист. Среди известных его произведений — «Семейный календарь», «Я и мой автомобиль», «Звезда с неба», «Четыре главы из жизни Марии Николаевны», «Сентиментальная история», «Жили-были дед да баба» и др

(1)Он стоял на берегу, облитый солнцем, плечистый. (2)Ветер трепал его лёгкие, светлые волосы, а кончик носа был розовый — только что сошла обгоревшая на солнце кожа. (3)В одной руке он держал плавательную маску с овальным смотровым стеклом. (4)Эта маска напоминала забрало шлема, а на плече у него была дыхательная трубка, поблёскивающая, как оружие. (5)Зелёные плоские ласты сливались с травой.

(6)Он стоял, смотрел на реку и решал, что ему предпринять. (7)А я плыл, пялился на него и завидовал ему. (8)Я не думал, что завидую — человек никогда не признается себе в зависти, — мне просто нравилось в нём то, чего не было у меня: широкие плечи — плечи у меня довольно узкие; бронзовая кожа облита солнцем — я белый, ко мне не пристаёт загар, нет у меня ни шлема, ни ласт, ни маски, а если б даже и были, я не умею плавать под водой.

(9)Он казался мне героем, хотя ничего героического ещё не успел совершить, но на его фоне я сам себе казался жалким и обыденным.

(10)Но вот он опустил глаза на маску и медленно, шаркая ластами, направился к воде. (11)У берега течение было медленное, и вода зацвела, кружочки ряски покрыли поверхность чешуйками, поэтому река была зелёной. (12)Он вошёл в воду и, даже не взглянув на меня, нырнул. (13)Ряска сомкнулась над ним. (14)И только по самой поверхности воды маленьким перископчиком скользил конец дыхательной трубки, и от неё в разные стороны по воде расходились две стреловидные морщинки.

(15)Я поплыл за этим перископчиком.

(16)Я плыл долго, уже стал уставать, а тот парень под водой не знал устали, словно вообще никакого парня не было, а была маленькая подводная лодка.

(17)И тут я решил пошутить. (18)Просто пошутить, чтобы он пробкой выскочил из-под воды, отплёвываясь и тяжело дыша. (19)Я подплыл поближе и плеснул в трубку горсть воды… (20)Но этого мне показалось мало, я схватил трубку рукой и с силой опустил её в глубину.

(21)Я хотел пошутить, но к этой шутке, помимо моей воли, примешивалось что-то злое. (22)Схватив трубку, я почувствовал какую-то упругую силу, словно ухватил большую рыбину, — она вырывалась из моих рук. (23)Я надавил сильнее, рыбина ослабла и… исчезла.

(24)И в это мгновение я испугался. (25)Сам не знаю чего — испугался, отпустил трубку и поплыл к берегу. (26)Плыл и не оглядывался, ни разу не оглянулся. (27)Сам не знаю почему. (28)Вышел на берег и стал быстро одеваться. (29)Я никак не мог попасть в штанину и смешно прыгал на одной ноге. (30)Он, наверно, вынырнул и снова плавает. (31)Он снова плавает, потому что вынырнул. (32)А может быть, набрав воздуха, опустился глубоко на дно и разгуливает по мягкому илистому дну среди рыб, водорослей и затонувших коряг. (33)Как Ихтиандр. (34)Но у Ихтиандра были жабры… (35)Наконец нога поймала штанину; с трудом, чуть не порвав, я натянул на мокрое тело майку и, не оглядываясь на реку, побежал.

(36)Мне очень хотелось оглянуться и увидеть парня или, по крайней мере, его перископчик и водяную стрелку. (37)Но я почему-то не оглянулся. (38)Меня познабливало. (39)«Наверно, перекупался», — подумал я.

(40)«Нет, нет, меня вовсе не тянет к реке. (41)Мне просто было любопытно, как он вынырнет и будет отплёвываться! (42)А может быть, он так натренирован, что может не дышать несколько минут… (43)Широкие плечи, бронзовая кожа… (44)Я хотел пошутить. (45)Просто пошутить. (46)И ничего не произошло. (47)Ничего и не могло произойти от шутки», — уговаривал я себя.

(48)Я не знаю, что произошло там, под водой. (49)Это было год назад, но мне кажется, что это произошло сейчас. (50)Здесь, в нашем городе, на нашей реке.

(51)И вдруг неожиданная мысль обожгла меня: может быть, я совершил что-то страшное на зелёной реке? (52)От этой неостывающей мысли у меня перехватило дыхание, словно я плыл под водой, а кто-то зажал конец моей дыхательной трубки. (53)Вдруг он утонул?!

(54)Нет, нет, нет!

(55)Я кричал сам себе «нет» и сам себе не верил.

(56)Что же, я сам себе вру?

(57)Раньше я не знал, что люди могут быть неискренними сами с собой. (58)Мне казалось, что невозможно обмануть самого себя. (59)Оказывается, можно. (60)Я обманывал себя изо всех сил: «Пошутил, пошутил, пошутил». «(61)Ты веришь, что я пошутил?» — спрашивал я самого себя. (62)«Верю!» — отвечал я сам себе и… не верил. (63)Заставлял себя верить и не верил. (64)То верил, то не верил. (65)Но какая-то боль накапливалась во мне, во мне нарывало чувство вины. (66)Я думал, что этот нарыв прорвётся, а он оказался вечным, неизлечимым.

(67)Нет! (68)Я не хотел. (69)Не хотел…

(По Ю. Я. Яковлеву*)
*Юрий Яковлевич Яковлев (1922–1995) — русский прозаик, сценарист, журналист, автор книг для подростков. Участвовал в Великой Отечественной войне. Основные темы прозы Юрия Яковлева — школьный быт, Великая Отечественная война, сценическое искусство, дружба между человеком и животным.
Фрагмент взят из рассказа «Автопортрет».

(1)Дождливый летний день. (2)Именно в такой день я подходил к Светлому озеру, к знакомому сторожу Тарасу.

(3)Когда я подходил к избушке, из травы кубарем вылетела на меня пёстрая собачонка и залилась отчаянным лаем.

— (4)Соболько, перестань… (5)Не узнал?

(6)Соболько осторожно подошёл, обнюхал мои охотничьи сапоги и виновато завилял хвостом.

(7)Когда этот «лучший друг человека» радостно взвизгнул, я понял, что он завидел хозяина. (8)Действительно, в протоке чёрной точкой показалась рыбачья лодка, огибавшая остров. (9)Это и был Тарас. (10)Когда он подплыл ближе, я заметил, к удивлению, плывшего перед лодкой лебедя.

(11)Лебедь красиво подплыл к сайме*, вышел на берег, встряхнулся и направился к избушке.

— (12)Здравствуй, Тарас!

— (13)Здравствуй, барин!

— (14)Откуда бог несёт?

— (15)А вот за Приёмышем плавал, за лебедем.

— (16)Откуда достал-то его, лебедя? — (17)Тут охотники из господ наезжали; ну, лебедя с лебёдушкой и пристрелили, а вот этот остался. (18)Забился в камыши и сидит. (19)Летать-то не умеет, вот и спрятался ребячьим делом. (20)Сиротой остался. (21)Вот я его и привёз и держу. (22)И он тоже привык. (23)Теперь вот скоро месяц будет, как живём вместе. (24)Утром на заре поднимается, поплавает в протоке, покормится, потом и домой. (25)Знает, когда я встаю, и ждёт, чтобы покормили. (26)Умная птица, одним словом, и свой порядок знает.

(27)Старик говорил необыкновенно любовно, как о близком человеке.

— (28)Улетит он у тебя, дедушка, — заметил я.

— (29)Зачем ему лететь? (30)И здесь хорошо: сыт, кругом вода.

— (31)А зимой?

— (32)Перезимует вместе со мной в избушке. (33)Места хватит, а нам с Собольком веселей. (34)Как-то один охотник забрёл ко мне, увидел лебедя и говорит вот так же: «Улетит, ежели крылья не подрежешь». (35)А как же можно увечить птицу? (36)Не возьму я в толк, зачем господа лебедей застрелили. (37)Ведь и есть не станут, а так, для озорства.

— (38)А как он с Собольком? — спросил я.

— (39)Сперва-то боялся, а потом привык. (40)Смешно на них со стороны смотреть. (41)Гулять вместе отправляются: лебедь по воде, а Соболько — по берегу. (42)А как лебедь уплывёт, Соболько ищет его. (43)Сядет на бережку и воет. (44)Дескать, скучно мне, псу, без тебя, друг сердешный. (45)Так вот и живём втроём.

(46)Я остался на сайме на целый день. (47)Хорошо Светлое озеро, и недаром оно названо Светлым, — ведь вода в нём совершенно прозрачная, так что плывёшь на лодке и видишь всё дно на глубине несколько сажен. (48)Видны и пёстрые камешки, и жёлтый речной песок, и водоросли, видно, как рыба ходит стадом. (49)Таких горных озёр на Урале сотни, и все они отличаются необыкновенной красотой.

(50)Тарас жил на Светлом уже сорок лет. (51)Когда-то у него были и своя семья, и дом, а теперь он жил бобылём и безвыходно оставался на Светлом по целым годам.

— (52)Не скучно тебе, дедушка? — спросил я, когда мы возвращались с рыбной ловли. — (53)Жутко одинокому-то в лесу.

— (54)Одному? (55)Тоже и скажет барин. (56)Я здесь князь князем живу. (57)Всё у меня есть. (58)И птица всякая, и рыба, и трава. (59)Конечно, говорить они не умеют, да я-то понимаю всё. (60)Сердце радуется в другой раз посмотреть на божью тварь. (61)У всякой свой порядок и свой ум. (62)Ты думаешь, зря рыбка плавает в воде или птица в лесу летает? (63)Нет, у них заботы не меньше нашего.

(64)Старик ужасно был доволен своим Приёмышем, и все разговоры в конце концов сводились на него.

— (65)Гордая, настоящая царская птица, — объяснил он. — (66)Помани его кормом да не дай, в другой раз и не пойдёт. (67)Свой характер тоже имеет, даром что птица. (68)С Собольком тоже себя очень гордо держит.

(69)Я переночевал и утром на другой день собирался уходить.

(70)Когда я отходил, старик меня вернул:

— Посмотри-ка, барин, как лебедь-то разыгрался с Собольком.

(71)Действительно, стоило полюбоваться оригинальной картиной. (72)Лебедь стоял, раскрыв крылья, а Соболько с визгом и лаем нападал на него. (73)Старый Тарас от души смеялся над этой сценой, как ребёнок.

*Сайма - рыбацкая стоянка

(По Д. Н. Мамину-Сибиряку*)
*Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (1852–1912) — русский писательпрозаик и драматург. В своих романах и рассказах писатель изображал жизнь Урала и Сибири в пореформенные годы, капитализацию России и связанную с этим процессом ломку общественного сознания, норм права и морали. Фрагмент взят из рассказа «Приёмыш».

МАГИЯ КНИГИ

(1)Книга — это магический предмет, раскрыв который уносишься от прозаичности сего дня и места в иной, волшебный или обыденный — но всегда дающий пищу для воображения, души и разума — Мир! (2)А потому — жаль нечитающих! (3)Людей, которые лишь «черпают информацию» от себе подобных, из Интернета, кино или телевидения… (4)Этим людям не слышен настойчивый зов новой книги и мелодия гарантированного удовольствия от страниц уже зачитанных. (5)Им неведом уют удобного кресла или тёплой постели, на сон грядущий, с очаровательной книгой-незнакомкой или томиком-другом, перечитанным уже много раз… (6)Им не пришлось испытать внутренний восторг от полёта на драконе или свободного падения в бездонность океана, услышать пение небесных сфер или шипение подземных гадов, вдохнуть запах тины от волос русалки или пьянящий аромат заколдованного леса, почувствовать леденящую тоску открытого космоса и остроту разочарования перед последней страницей. (7)Лишь читающий становится не сторонним наблюдателем, а участником героических или подлейших событий, беззаветно влюбляется и жестоко ненавидит; сам становится светочем и шалопаем, мудрецом и глупцом, властелином и парией (прокажённым, отверженным)… (8)Получает в теории опыт, который лучше избежать на практике, набор аксиом, которые противопоказано подтверждать собственной жизнью. (9)Выбирая книгу-Собеседника, книгу-Наставника, книгу-Развлечение, мы выбираем СЕБЯ! (10)Свой взгляд на Мир, семейные ценности и устои общества, формируем стиль взаимодействия с людьми и понимание самого себя… (11)Мы строим СВОЁ будущее, а значит, и будущее потомков, согласно примерам из книг или вопреки им. (12)Читайте! (13)Тренируйте воображение и душу! (14)Не пожалеете!

(15)14 февраля — День влюблённых в книгу, названный «Международным днём дарения книги» (International Book Giving Day), который прежде всего призван объединять всех, кто дарит книги детям и прививает им любовь к чтению. (16)Появился этот «праздник» в 2012 году в семье американского книжного блогера Эми Бродморкак с целью отвлечь собственных детей от празднования Дня влюблённых. (17)Эми поделилась идеей с читателями своего блога, и её инициативу подхватили активисты по обе стороны океана, а спустя 5 лет Международный день дарения книги превратился в глобальную акцию. (18)Что можно сделать в этот день, чтобы принять участие в акции? (19)Можно подарить книги детям, рассказав, чем именно эти книги, по вашему мнению, важны. (20)Можно сделать книжные подарки близким, друзьям, родным или коллегам. (21)А можно пожертвовать книги в библиотеку, чтобы все, кто не имеет возможности приобрести их самостоятельно, с ними познакомились.

(Г. Пушкина*)

*Галина Пушкина — современный поэт, прозаик и художник. Автор произведений для детей и взрослых. Основные темы её творчества — красота мира, «отцы и дети», семейные ценности, становление личности через преодоление себя и вопреки обстоятельствам.

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПИСЬМО

(1)Это было несколько лет тому назад. (2)Все собирались праздновать Рождество Христово, готовили ёлку и подарки. (3)А я был одинок в чужой стране, ни семьи, ни друга; и мне казалось, что я покинут и забыт всеми людьми. (4)Вокруг была пустота и не было любви: дальний город, чужие люди, чёрствые сердца. (5)И вот в тоске и унынии я вспомнил о пачке старых писем, которую мне удалось сберечь через все испытания наших чёрных дней. (6)Я достал её из чемодана и нашёл это письмо.
(7)Это было письмо моей покойной матери, написанное двадцать семь лет тому назад. (8)Какое счастье, что я вспомнил о нём! (9)Пересказать его невозможно, его надо привести целиком.
(10)«Дорогое дитя моё, Николенька. (11)Ты жалуешься мне на своё одиночество, и если бы ты только знал, как грустно и больно мне от твоих слов. (12)С какой радостью я бы приехала к тебе и убедила бы тебя, что ты не одинок и не можешь быть одиноким. (13)Но ты знаешь, я не могу покинуть папу, он очень страдает, и мой уход может понадобиться ему каждую минуту. (14)А тебе надо готовиться к экзаменам и кончать университет. (15)Ну, дай я хоть расскажу тебе, почему я никогда не чувствую одиночество.
(16)Видишь ли ты, человек одинок тогда, когда он никого не любит. (17)Потому что любовь вроде нити, привязывающей нас к любимому человеку. (18)Так ведь мы и букет делаем. (19)Люди — это цветы, а цветы в букете не могут быть одинокими. (20)И если только цветок распустится как следует и начнёт благоухать, садовник и возьмёт его в букет.
(21)Так и с нами, людьми. (22)Кто любит, у того сердце цветёт и благоухает; и он дарит свою любовь совсем так, как цветок свой запах. (23)Но тогда он и не одинок, потому что сердце его у того, кого он любит: он думает о нём, заботится о нём, радуется его радостью и страдает его страданиями. (24)У него и времени нет, чтобы почувствовать себя одиноким или размышлять о том, одинок он или нет. (25)В любви человек забывает себя; он живёт с другими, он живёт в других. (26)А это и есть счастье.
(27)Я уж вижу твои спрашивающие голубые глаза и слышу твоё тихое возражение, что ведь это только полсчастья, что целое счастье не в том только, чтобы любить, но и в том, чтобы тебя любили. (28)Но тут есть маленькая тайна, которую я тебе на ушко скажу: кто действительно любит, тот не запрашивает и не скупится. (29)Нельзя постоянно рассчитывать и выспрашивать: а что мне принесёт моя любовь? (30)А ждёт ли меня взаимность? (31)А может быть, я люблю больше, а меня любят меньше? (32)Да и стоит ли мне отдаваться этой любви?.. (33)Всё это неверно и ненужно; всё это означает, что любви ещё нет (не родилась) или уже нет (умерла). (34) Это осторожное примеривание и взвешивание прерывает живую струю любви, текущую из сердца, и задерживает её. (35)Человек, который меряет и вешает, не любит. (36)Тогда вокруг него образуется пустота, не проникнутая и не согретая лучами его сердца, и другие люди тотчас же это чувствуют. (37)Они чувствуют, что вокруг него пусто, холодно и жёстко, отвёртываются от него и не ждут от него тепла. (38)Это его ещё более расхолаживает, и вот он сидит в полном одиночестве, обойдённый и несчастный…
(39)Нет, мой милый, надо, чтобы любовь свободно струилась из сердца, и не надо тревожиться о взаимности. (40)Надо будить людей своей любовью, надо любить их и этим звать их к любви. (41)Любить — это не полсчастья, а целое счастье. (42)Только признай это, и начнутся вокруг тебя чудеса. (43)Отдайся потоку своего сердца, отпусти свою любовь на свободу, пусть лучи её светят и греют во все стороны. (44)Тогда ты скоро почувствуешь, что к тебе отовсюду текут струи ответной любви. (45)Почему? (46)Потому что твоя непосредственная, непреднамеренная доброта, твоя непрерывная и бескорыстная любовь будет незаметно вызывать в людях доброту и любовь.
(47)И тогда ты испытаешь этот ответный, обратный поток не как «полное счастье», которого ты требовал и добивался, а как незаслуженное земное блаженство, в котором твоё сердце будет цвести и радоваться.
(48)Николенька, дитя моё. (49)Подумай об этом и вспомни мои слова, как только ты почувствуешь себя опять одиноким. (50)Особенно тогда, когда меня не будет на земле. (51)И будь спокоен и благонадёжен: потому что Господь — наш садовник, а наши сердца — цветы в Его саду.
(52)Мы оба нежно обнимаем тебя, папа и я.
(53)Твоя мама».
(54)Спасибо тебе, мама! (55)Спасибо тебе за любовь и за утешение. (56)Знаешь, я всегда дочитываю твоё письмо со слезами на глазах. (57)И тогда, только я дочитал его, как ударили к рождественской всенощной. (58)О, незаслуженное земное блаженство!

(По И. А. Ильину*)
*Иван Александрович Ильин (1883–1954) — русский философ, правовед и общественный деятель.

(1)Не только состояние души проявляется во внешности, но и облик человека во многом определяет особенности его личности. (2)Недостатки, часто даже незаметные окружающим, могут доставлять своему обладателю множество страданий.

(3)Сегодня почти от любого недостатка внешности удаётся избавиться средствами пластической хирургии и косметологии. (4)Однако, как отмечает американский врач Максуэлл Мольц, отдавший многие годы устранению недостатков внешности своих пациентов, корректировка наружности сама по себе не приводит к улучшению характера, не освобождает волшебным образом от зажатости, низкой самооценки, нелюдимости. (5)Часто гораздо значимее облика оказывается привычное психологическое «лицо» человека, определяемое внутренним представлением о себе.

(6)Особенно болезненно переживают реальные и мнимые недостатки внешности подростки. (7)Сомнение в своей привлекательности способно иногда превратиться в гнетущую уверенность в собственном безобразии, как это произошло у Николеньки Иртеньева из повести Льва Николаевича Толстого «Отрочество». (8)И тогда подросток начинает тяготеть к одиночеству, плохо чувствует себя на людях, избегает вечеринок. (9)Последствия подобных переживаний могут сохраниться на всю жизнь. (10)«...Я убеждён, — писал Толстой, — что ничего не имеет такого разительного влияния на человека, как наружность его, и не столько самая наружность, сколько убеждение в привлекательности или непривлекательности её». (11)Страдания, которые приходится пережить по этому поводу в период взросления, описал Ханс Кристиан Андерсен в сказке «Гадкий утёнок». (12)Недаром подобный синдром иногда называют комплексом гадкого утёнка.

(13)Психологи установили, что даже люди без явных физических недостатков часто имеют негативное представление о себе и этим невольно самопрограммируются на неуспех в общении. (14)Когда человек не слишком высокого мнения о собственном интеллекте, он не станет в полной мере прикладывать усилия при решении той или иной задачи. (15)Зачем? (16)Он ведь всё равно недостаточно умён. (17)Точно так же девушка, которая убедила себя, что не может никому понравиться, будет невольно отпугивать потенциальных кавалеров всем своим видом: заискивающей манерой общения или хмурым выражением лица. (18)В результате происходит именно то, чего люди бессознательно опасаются, — сбываются наихудшие ожидания, тем самым ещё больше укрепляется уверенность в своей непривлекательности. (19)Получается замкнутый круг. (20)Существует и обратная закономерность, недаром столько фильмов и книг рассказывают о том, как непривлекательная женщина расцветает от искреннего внимания и расположения к ней.

(21)Человек не выбирает внешность, с которой рождается. (22)Он порой не властен даже над телом: не в состоянии унять дрожь или не залиться краской. (23)Но от него самого зависит, как «носить» своё лицо и тело. (24)Высокий может ходить выпрямившись, а может согнуться в три погибели, скрывая большой рост. (25)Рыжий может стесняться, а может гордиться редким цветом волос. (26)Родинка, кем-то воспринимаемая как изъян, многими признанными красавицами подавалась в качестве «изюминки» своего облика.

(27)Говорят, только в юности у нас то лицо, которое дала нам природа, позднее же — то, которое мы делаем себе сами. (28)Обаяние и привлекательность не сводятся к внешности. (29)Достаточно вспомнить, что немало замечательных актёров и актрис с неправильными чертами лица, нестандартными фигурами неизменно заставляют зрителей любоваться собой. (30)И наоборот, самое красивое лицо может выглядеть отталкивающим, если на нём печать злости, надменности, вечного недовольства.

(По материалам энциклопедии для детей «Человек. Архитектура души»)

(1)...Мама, мама! (2)Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете. (3)За лето их всегда покрывал загар, он уже не отходил и зимой, — он был такой нежный, ровный, только чуть-чуть темнее на жилочках. (4)А может быть, они были и грубее, руки твои, — ведь им столько выпало работы в жизни, — но они всегда казались мне такими нежными, и я так любил целовать их прямо в тёмные жилочки.

(5)Да, с того самого мгновения, как я стал сознавать себя, и до последней минуты, когда ты в изнеможении, тихо в последний раз положила мне голову на грудь, провожая в тяжёлый путь жизни, я всегда помню руки твои в работе.

(6)Я помню твои руки, несгибающиеся, красные, залубеневшие от студёной воды в проруби, где ты полоскала бельё, когда мы жили одни, — казалось, совсем одни на свете, — и помню, как незаметно могли руки твои вынуть занозу из пальца у сына и как они мгновенно продевали нитку в иголку, когда ты шила и пела — пела только для себя и для меня. (7)Потому что нет ничего на свете, чего бы они погнушались!

(8)Но больше всего запомнил я, как нежно гладили они, руки твои, чуть шершавые и такие тёплые и прохладные, как они гладили мои волосы, и шею, и грудь, когда я в полусознании лежал в постели. (9)И, когда бы я ни открыл глаза, ты была всегда возле меня, и ночник горел в комнате, и ты глядела на меня своими запавшими очами, будто из тьмы, сама вся тихая и светлая, будто в ризах. (10)Я целую чистые, святые руки твои!

(11)Оглянись же и ты, юноша, мой друг, оглянись, как я, и скажи, кого ты обижал в жизни больше, чем мать, — не от меня ли, не от тебя, не от него, не от наших ли неудач, ошибок и не от нашего ли горя седеют наши матери? (12)А ведь придёт час, когда мучительным упрёком сердцу обернётся всё это у материнской могилы.

(13)Мама, мама!.. (14)Прости меня, потому что ты одна, только ты одна на свете можешь прощать, положи на голову руки, как в детстве, и прости...

(По А. А. Фадееву*)
* Александр Александрович Фадеев (1901–1956) — русский советский писатель и общественный деятель, военный корреспондент. Автор повести «Разлив», романов «Разгром», «Молодая гвардия» и др.

СЧАСТЬЕ

(1)Леночка стояла от меня всего в двух шагах, не больше. (2)Задрав головёнку, с любопытством глядела, как я заколачивал гвоздь. (3)Близилась зима — надо было утеплить курятник. (4)Работа пустяковая, но я так и не научился тому, что крестьянам даётся с молоком матери: один гвоздь пошёл вкось, и доска легла не на своё место. (5)Пришлось вбивать весь ряд вправо, в ту сторону, где стояла Леночка. (6)Мне и в голову не приходило, что молоток может вырваться из руки. (7)Я бил, бил что есть силы по обрезу крайней доски. (8)Промахнулся, и молоток, будто намазанный маслом, скользнул из ладони и с силой пролетел всего в нескольких сантиметрах от головы внучки. (9)Он пролетел так стремительно, что Леночка даже не заметила, — по-прежнему глядела, задрав головёнку. (10)А я весь помертвел от ужаса. (11)Мне не так уж трудно было представить, что было бы, если бы молоток не пролетел мимо. (12)Случилось бы непоправимое, случилось бы настолько страшное, что я, наверно, сошёл бы с ума от ужаса! (13)Я чуть не заплакал, сознавая, что только добрый случай спас внучку.

— (14)Боже мой, Леночка… — (15)И тут же закричал: — Марш отсюда!

(16)Не понимая, чего это я, она отодвинулась.

— (17)Дальше! (18)Дальше! — кричал я, хотя ей теперь уже совсем не надо было никуда уходить.

(19)Она немного отбежала и остановилась.

— (20)Ведь я же мог тебя убить, — не ей, а себе сказал я, чувствуя, как мною всё больше овладевает сложное состояние — не избавления от страха, а нагнетание какого-то тягостного ощущения кошмара, который должен испытывать убийца.

(21)Когда я сказал «мог бы тебя убить», Леночка засмеялась, думая, что я с ней играю. (22)И глазёнки у неё засверкали от предвкушения, что я сейчас за ней побегу, начну хлопать в ладони и кричать: «Поймаю! Поймаю!» (23)И для неё, и для меня всё было по-прежнему, но ведь этого могло бы и не быть.

— (24)Гуль-гуль, — сказал я и присел перед ней на корточки, и с жадной болью оглядел её лицо, будто не веря тому, что оно цело, не изуродовано: — Гуль-гуль…

(25)Я никогда не задумывался о провидении, никогда не верил ни в бога, ни в судьбу, и если с чем связывал свою жизнь, то только с жизнью своей страны, но тут впервые потрясённо подумал о том, что кто-то или что-то отвело жестокий удар, сломавший бы мне жизнь, спасло Леночку, и вот она глядит на меня, смеётся, ничего не понимает и ждёт, что будет дальше.

(26)Ничего не изменилось. (27)Всё осталось по-прежнему.

(28)И в этом «ничего не изменилось, всё осталось по-прежнему» был великий, прекрасный смысл!

(29)Как всё рядом лежит, удивлённо думал я. (30)Жизнь и смерть. (31)Счастье и горе. (32)Их отделяет неуловимая граница, которую всегда можно незаметно для себя перешагнуть нечаянно, бездумно. (33)Этого я не понимал раньше. (34)Случалось, что мне надоедало однообразие, хотелось, чтобы необычное нарушило привычное, и только тут я понял, что привычное, однообразное — это установившийся порядок, когда в семье все здоровы, когда уверенно чувствуешь себя на работе, когда в доме тепло и все сыты, обуты, одеты, и твоя совесть чиста и спокойна. (35)Когда во всей окружающей тебя жизни порядок! (36)То есть когда ничто извне не нарушает твоего привычного, обыденного. (37)Да ведь это же счастье! (38)Это и есть самое настоящее счастье, о котором всё время говорят, пишут, которое ищут люди!

— (39)Гуль-гуль! — (40)Я прижал её головёнку к груди, ощущая её ЖИВУЮ! (41)И почувствовал, как сердце наполняется такой нежной и ласковой любовью к внучке, какой до этого дня я ещё никогда не испытывал.

(42)Наверно, она что-то почувствовала, потому что необычайно доверчиво прижалась ко мне, но глядела по-прежнему с улыбкой, не понимая, какая неуловимая грань отделяла её от смерти.

— (43)Гуль-гуль…

(44)Нет, ни радость, ни веселье не пришли ко мне — им не было места, всё ещё было заполнено страхом, тревогой, но светлое состояние счастья было открыто мне, и с каждой минутой всё больше нежная ласковость к внучке наполняла сердце, и я, уже отпустив её — она бегала, занималась своими делами, — и про себя, и вслух бесконечно повторял:

— Какое счастье!

(45)И во всей своей полувековой жизни не находил такого громадного счастья, как это. (46)Такого у меня ещё никогда не было!

(По С. А. Воронину)
*Серге́й Алексе́евич Воро́нин — советский прозаик, редактор.

(1)Первые в жизни сказки я услышал от бабушки Александры Фоминишны… (2)Намного позже я с удивлением узнал, что сказки индейцев, например, или африканцев удивительно похожи на наши, русские. (3)Оказалось, что сходны у разных народов не только сюжеты сказок, сходны и основные представления о нравственности. (4)Община чернокожих Чада или Кении по своей внутренней сути ничем не отличается от общины русских крестьян, хотя быт, язык и обычаи такие разные, так не похожи они друг на друга…

(5)Мне кажется, что в раннем детстве, вернее во младенчестве, у всех детей мира явь и сон неразрывны. (6)Может быть, как раз такое счастливое состояние и запоминается человеку больше всего, и он хранит это поэтическое ощущение до того времени, пока не научится писать и читать. (7)К сожалению, фантазия и поэзия чаще всего улетают, когда человек пытается выразить их на бумаге. (8)Иными словами, отнюдь не каждый человек может стать писателем, поэтом, сказителем. (9)Но сказки детства ни для кого не проходят бесследно. (10)Они пробуждают душу, задают тон и включают человека в жизненный ритм. (11)Слово не бранное, поэтичное всегда ритмично, и этот ритм сливается с ритмом Вселенной…

(12)Помимо ритма родная речь обладает ещё множеством других удивительных свойств. (13)И очень жаль, что нынешние ребята знакомятся с нею больше из вторых, если не из третьих рук. (14)При таком знакомстве страдает прежде всего поэтическая фантазия, притупляется способность словотворчества. (15)Ведь не задашь вопрос телевизору, не будешь у него спрашивать, почему лиса убежала, когда узнала, что у жеребёночка хвост крючком. (16)К тому же человек рождается ещё и для того, чтобы говорить самому, а не только слушать.

(17)Позднее, если у человека есть талант, человек, конечно, избавится от подражания и заговорит своим, только одним своим голосом. (18)Но как же это непросто! (19)Как трудно заговорить своим голосом, если ты только слушаешь (общение с телевизором), а не говоришь сам; как нелегко сплясать или спеть самому, если только смотришь, как пляшут или танцуют на сцене, а сам сидишь в зале без движения. (20)Отражённое солнце светит, но не согревает. (21)Я хорошо запомнил разницу между сказками, которые рассказывали мать и бабушка, и сказками, которые читались в детском саду по книге. (22)Бабушку можно было в любое время остановить и что-то спросить, даже добавить, в садике этого делать нельзя. (23)Бабушка одну и ту же сказку рассказывала каждый раз по-разному, а одна и та же сказка из книги звучала всегда одинаково.

(24)Разумеется, я вовсе не за то, чтобы меньше читать. (25)Наоборот, читать надо ещё больше… (26)Но родная речь звучит не только в одних книгах или по радио. (27)Познать её по-настоящему невозможно без общения с живыми, окружающими нас людьми, а для такого общения необходимо не только умение слушать, но и умение говорить самому…

(28)Жажда поэзии, наверное, никогда не исчезнет. (29)Но утоляют эту жажду очень по-разному. (30)Можно, конечно, сочинять свои собственные сказки, не подозревая о смысле и даже о существовании, например, «Колобка» или «Лисички со скалочкой». (31)То есть изобретать велосипед. (32)Лучше ли выдумывать тот же велосипед, чем не выдумывать ничего? (33)Не знаю… (34)Внешняя простота и незамысловатость народной сказки очень соблазнительны. (35)Многим кажется, что сочинить такую сказку (и даже лучше) не так уж и трудно. (36)Очень всё это обманчиво! (37)«Новизна и неожиданность» таких сказок рано или поздно оборачиваются банальностью, а народные сказки как были, так и остаются прекрасными. (38)Творческое постижение уже созданных народом сказок требует не меньше, а может быть, больше таланта, чем выдумывание своих.

(39)Сказка, наверное, стучится не в сердце, а из сердца… (40)Только в этом случае она может быть действительно сказкой, а не сочинением на вольную тему. (41)А если это так, то каким же большим и богатым должно быть сердце сказочника!

(В. И. Белов)
*Васи́лий Ива́нович Бело́в — русский писатель, поэт и сценарист, один из крупнейших представителей «деревенской прозы».

(1)Все мы любили «классного», хотя нельзя сказать, чтобы очень уважали. (2)У нас была странная черта: мы уважали тех, кого боялись. (3)Тех, кто ставил нам «пары» или мог запросто оставить весь класс на шестой урок; тех, кто каждый балл взвешивал на аптекарских весах; тех, кто не забывал задать вопрос о том, чего ты не знал в прошлый раз…

(4)А классный был не такой. (5)Мы знали: его можно уговорить, если очень просить и смотреть при этом влажными, покорными собачьими глазами. (6)Этого он не выдерживал. (7)Или можно по-другому — орать истерично: «За что, за что двойку ставить? (8)Ведь я же учил, я же учил!» (9)Это было менее безотказно, здесь он мог взорваться. (10)Но и это иногда проходило.

(11)Он нас чуть-чуть опасался. (12)Нет, не побаивался, а опасался. (13)Чуть-чуть опасался. (14)Он не знал, чего от нас ждать… (15)Один раз, ещё до войны, мы испугали его как следует. (16)Тогда он только принял наш класс. (17)Мы тогда начали мычать, хором, всем классом: «Мм-м…» (18)Сначала он не понял, в чём дело, не знал, откуда это идёт, кто виновник… (19)Мычание нарастало, шло всплесками по классу, казалось, даже стены вибрировали. (20)Он беспомощно озирался, хотел закричать, но понял — никто не услышит. (21)Тогда он сел и с печальным изумлением посмотрел на нас. (22)Это был странный взгляд. (23)И мы замолчали.

(24)Он был всегда приветлив и вежлив с нами и чуть ли не с пятого класса называл на «вы». (25)Он как-то сказал мне на перемене:

— А знаете, в отдельности вы все такие милые, а вот вместе вы иногда превращаетесь в стадо. (26)Когда людей много, количество переходит в качество. (27)Когда их много, они совершают самые неожиданные поступки. (28)Самые героические, а иногда и самые страшные. (29)Как вы думаете?

— (30)Чёрт его знает, — сказал я.

— (31)В том-то и дело, что никто этого не знает, даже чёрт.

(32)Когда началась война, он ходил бледный, притихший и постаревший. (33)Вскоре мы узнали, что он записался в первую группу московского ополчения. (34)Был он нездоров, у него были слабые лёгкие, он имел освобождение от воинской повинности — «белый билет», и даже на смотревшую сквозь пальцы на все человеческие недуги комиссию ополчения он, говорят, произвёл тяжёлое впечатление.

(35)Но он не изменил своего решения. (36)На его последний урок пришло много ребят. (37)Мы ожидали, что он скажет нам что-нибудь на прощание, ожидали каких-то особенных и значительных слов: мы знали, это он умел. (38)Но он ушёл буднично, назвал номера параграфов, заданных на дом, кивнул и только у дверей чуть задержался. (39)Мы встали, нестройно хлопнув крышками парт, он посмотрел на нас и тихо сказал:

— Когда у вас будет новый классный… не устраивайте этого. (40)Мы поняли, о чём он говорил.

(41)Мне захотелось проводить его домой. (42)Мы шли молча, и у самого его дома я ему сказал:

— Вы больны, может, больше пользы будет, если вы не пойдёте? (43)Вы же сами говорили, что фронт начинается с тыла?

— (44)Это правильно, — сказал он и слабо улыбнулся. — (45)Но дело в том, что живёшь ты свою не очень долгую жизнь, и быт тебя заедает, пустяки разные, неурядицы. (46)А по роду деятельности ты всякие слова говоришь и твердишь: «Борьба, счастливое будущее, человечество…», но вдруг — бац! — и началась эта самая борьба. (47)Так словеса и подтверждать надо.

(48)Через месяц он погиб. (49)У него не было родных, и похоронная пришла на адрес школы…

(50)Когда мы ехали в Сибирь, в эвакуацию, в теплушке все лежали неподвижно и каждый думал о ком хотел, о своих живых и своих погибших. (51)Я думал о классном. (52)Я и теперь часто думаю о нём…

(По В. И. Амлинскому)
*Владимир Ильич Амлинский (1935—1989) — советский писатель, журналист. Автор повестей и рассказов о жизни молодёжи.

ЗЛО

(1)Жило-было Зло. (2)Оно было не мальчик и не девочка, не камень и не пропасть, не гадюка и не крокодил. (3)Даже очертить его никто бы не мог — тут оно есть, а тут его нет.

(4)Допустим, вспомнить, как его представляли себе люди в старину и рисовали это на иконах — что оно бегает с хвостом или имеет рога и копыта, да ещё и водит рылом, как крот, живущий впотьмах, в земле и мусоре, и питающийся червяками, — и поместить в сегодняшнюю жизнь?

(5)Оно теперь другое.

(6)И нельзя сказать, что Зло следит за своим внешним видом и рядится в разные (а то и в одинаковые) одежды, формы, униформы, нахлобучивает себе на голову то одно, то другое, делает тату пострашнее и старается выглядеть лучше других, богаче и моднее.

(7)Оно, Зло, невидимо. (8)Оно может выглядеть как ты. (9)И вдруг, как Чужой в фильме, оно может вылезти наружу, пробившись сквозь твоё тело.

(10)Не дай Бог. (11)А так — Зло невидимо, оно присутствует повсюду, где есть ссора, крик, драка, где смеются и издеваются, где настигают и валят, где, собравшись в группировку на районе, следят за чужими и преследуют их, ловят, бьют, отбирают, обчищают, присваивают награбленное, где ненавидят, завидуют, где хвастают и презирают слабых — и где, наконец, убивают.

(12)А Добро — что оно может, ты скажешь, если против безоружных идёт безмозглый с дулом, если на младших и слабых надвигается орава пустоголовых с битами, если толпа считает, что имеет право уродовать прохожих, убивать тех, кто не за ту команду болеет, не так одет, в чужой прикид, не так молится или говорит не на том языке…

(13)Но Зло рано или поздно — мы надеемся на это — окажется окружено одним Злом. (14)Оно будет убито или сядет за решётку, но даже если Зло и не будет наказано, его по жизни всегда будут окружать ненависть, страх, подозрение, жадность, ехидство, зависть и стремление убивать.

(15)И отсюда что начинается — забыться, загрузиться, набраться, уколоться, принять дозу, накатить стакан. (16)Такими тоже полны больницы и места заключения, площади у вокзалов и грязные подвалы. (17)Но Добро подсказывает нам, что именно в себе надо — с самого детства — замечать и искоренять всё то, что сопровождает Зло. (18)Надо научиться различать в обычном необычное.

(19)Вот простое дело — твоя судьба. (20)Вот тебе не нравится тот, кто излишне выделяется — умом или внешностью, богатым прикидом, семьёй — папочкой-мамочкой — или успехами в науке, искусстве и спорте (снимается в кино, выступает на сцене, играет в волейбол или, мало ли, в шахматы).

(21)Или в тебе начинается ненависть и презрение к слабым, не таким, как все, которых в классе или в группе дружно презирают (ботаны, очкастые, хромые-кандыбы, заики, жирухи-пузаньи, тощие-сушёные, мелкие, длинные-небоскрёбы, мало ли как смеётся над человеком здоровое молодое существо), и охота окружить их, избить.

(22)И снять всё это по приколу на айфон, и выложить в Интернет (а дальше что там светит — КПЗ, тюрьма, и твоё имя будет в чёрном списке в том же Интернете, стоит только набрать его, а таких не принимают учиться и не берут на работу — и если ты кого полюбишь, то та родня тут же вычислит, кто ты есть).

(23)Все эти приколы в классе и во дворе, зудящие кулаки, стремление отомстить — тем оно и кончается.

(24)И это и будет первое Зло в твоей маленькой судьбе.

(25)И тот, кто сам или за компанию входит в такой коридор жизни, уже не выйдет из него — никогда.

(26)Всегда будет — и в молодости, и в старости — завидовать, ненавистничать, смеяться над слабыми, горевать от чужого успеха, мстить и ругаться.

(27)И когда заболеет, когда начнутся беды — а это в жизни каждого происходит неизбежно, — то вместо помощи получит то же самое от других: ненависть и злорадство.

(28)Жизнь во зле? (29)Навсегда?

(30)Не дай Бог.

(По Л. С. Петрушевской)
Людми́ла Стефа́новна Петруше́вская — русский прозаик и поэтесса, драматург, сценарист, переводчица, исполнительница разных музыкальных направлений.

СИЛА ПРАВДЫ

(1)Герой всего творчества Льва Толстого — правда, та высшая человеческая правда, которая не может примириться с существованием в мире зла.

(2)Ни один художник в мире не сумел с такой силой, сарказмом и логикой разоблачить паразитические классы общества. (3)Нет нужды перечислять произведения Толстого, в которых он срывает все и всяческие маски с носителей общественного зла, порождённого законами «священной частной собственности», ненавидимой им всей душой.

(4)Я помню день смерти Льва Николаевича Толстого. (5)Мне было тринадцать лет, и я только что впервые прочёл «Войну и мир», потрясшую меня своей волшебной силой.

(6)Мне хотелось бежать из дома, как-нибудь пробраться в Ясную Поляну, увидеть Толстого, поцеловать его старую, сморщенную руку. (7)Душа моя была в смятении от только что открывшегося для меня нового мира толстовской поэзии.

(8)И вот человек, создавший этот мир, — вдруг умер.

(9)Я торопился в гимназию. (10)Лил дождь. (11)Утро еле брезжило. (12)Чернели зонтики чиновников. (13)И по мокрой, оловянно блестевшей улице бежали газетчики, крича:

— Смерть Льва Толстого! (14)Смерть Льва Толстого!

(15)Люди стояли в подворотнях, разворачивая мокрые газетные листы в чёрных рамках. (16)Ужас охватил мою душу. (17)Мне показалось, что в мире произошла какая-то непоправимая катастрофа.

(18)Никогда не забуду этот тёмный изнурительный день, зияющий траурной пустотой. (19)Не забуду отца в сюртуке, без пенсне, сидящего в качалке, опустив голову, с красными от слёз глазами. (20)Не забуду лихорадочного движения города, усиленные наряды городовых на перекрёстках, высыпавших на улицы студентов, курсисток в чёрных шляпках, мастеровых, которые собирались толпами, порывались куда-то идти и пели «Вечная память». (21)И уже где-то над толпой из-за угла мелькнул красный лоскут, и уже послышалось «Вы жертвою пали…», и кто-то крикнул крамольное слово «товарищи», и послышалось на мокрой мостовой скользящее, срывающееся по булыжнику цоканье казачьих разъездов…

(22)Во всём этом было нечто от Пятого года, от революции, которую я также на всю жизнь запомнил. (23)Стало поразительно ясно: Лев Толстой есть одно из явлений Революции.

(24)Я читаю Толстого постоянно. (25)Его книги всегда у меня на столе или на полке над головой. (26)Каждый раз для меня Толстой звучит по-новому. (27)Я всегда нахожу в нём какие-то черты, ускользавшие от меня до сих пор. (28)Думаю, что буду его читать до самой своей смерти, иногда с ним споря и не соглашаясь, но всегда восхищаясь несравненной мощью его искусства, его мысли.

(29)Неизмеримо громадно эстетическое наслаждение, испытываемое от чтения Толстого.

(30)Хотя изобразительные средства Толстого всегда якобы удивительно просты, впечатление у читателя получается неизгладимое. (31)Это происходит потому, что у Толстого каждое слово несёт предельную смысловую нагрузку. (32)У него нет слов-красавцев, слов-пустоцветов, слов-украшений. (33)У него всё поставлено на службу мысли: ритм, расположение слов во фразе, пунктуация, звукопись.

(34)В творчестве Толстого всё подчинено единственному закону — закону правды жизни. (35)Высшая правда, которая руководила всем гигантским творческим аппаратом Толстого, зачастую и даже почти всегда выше Толстого-философа и часто выше его даже как художника.

(36)Преклоняясь перед Толстым-художником, мы все должны учиться у него со всей силой отпущенного нам судьбой таланта писать правду, одну только правду, потому что правда — это и есть главная сила всякого истинного писателя.

(По В. П. Катаеву)