(1)Так случилось, что плохой дикцией Лены Шубниковой никто в семье озабочен не был. (2)«Научится,— говорила её бабушка.— (3)Все с детства шепелявят, а много ли шепелявых взрослых?» (4)Мама Лены, приезжая с долгих гастролей — она была концертмейстером филармонии,— в первые минуты всегда озабоченно хмурила брови, слушая радостную неразборчивую болтовню дочери. (5)Но потом начинала понимать и... привыкала.

(6)Лена была умная девочка. (7)Умная и начитанная не по го- дам. (8)Необходимость сдерживать слова способствовала долгим внутренним размышлениям. (9)Она с детства знала, кем станет и чего хочет. (10)И в тот визгливый девчоночий период, когда одна половина подружек мечтала стать артистками кино, а другая — эстрадными певицами, Лена знала: она будет учительницей.

(11)Но скажи она кому-нибудь, что у неё замирает сердце от этого желания, ей бы не поверили. (12)В школу играют в детском садике, а переступил порог настоящей школы — и конец. (13)Нельзя мечтать о том, что есть, что вокруг, о чём можно говорить и что можно даже обругать. (14)А Лена продолжала мечтать о самом пло- хом классе, от которого все бы отказались, а она бы приручила их и объединила. (15)Свой первый урок Лена мечтала начать так:

— Вы слышите? (16)У меня не очень хорошая дикция... (17)Будьте ко мне великодушны...

(18)Ей очень хотелось начать с великодушия. (19)Но в жизни всё получилось не так.

(20)Она недобрала в институт одного балла. (21)Преподаватель истории поставил ей тройку, не дослушав, а потом, в коридоре, сказал:

— Нечего страдать. (22)Вам нужна другая работа. (23)Научитесь что-то делать руками! (24)Ну шейте там, пеките пироги...

(25)Два года она работала в школе-интернате подменным воспитателем, мучаясь от собственной слабости, неумения. (26)Она убедилась в мысли, что это — её дело, но убедилась и в другом: «трудные» мальчики и девочки имели привычку сохранять свою яр- кую индивидуальность, а волшебной палочки, могущей это изме- нить, она в глаза не видела. (27)И к её плохой дикции они велико- душны не были, а дразнили её, издевались. (28)И уставшие учителя говорили ей приблизительно то же, что говорил после экзаменов историк:

— Пошли бы вы в швейный техникум. (29)И себя обшили бы, и деньги имели.

(30)Она не могла, не умела ничего объяснить!

(31)Лену высмотрела на летней конференции директор школы Анна Семёновна, «баушка». (32)Привела к себе домой раз, другой, потом предложила перейти в свою школу.

(33)Лена молила бога, чтоб «баушка» была здорова как можно дольше. (34)Она была благодарна ей: старая учительница увидела в ней то, что никто не видел, её стремление, её мечту, которые никакого отношения не могли иметь к шитью и кройке. (35)«Ба-ушка» увидела в ней призвание. (36)Как-то она ей сказала:

— Мы удивительно косноязычны. (37)Нынешние учителя. (38)И логопед тут не поможет... (39)Потому что нельзя научить говорить, если нечего сказать... (40)Учись размышлять, деточка, над всем, что видишь, слышишь, чувствуешь... (41)А логопед твой пусть идёт следом... (42)Главное — было бы что сказать!

(Г. Н. Щербакова*)

*Галина Николаевна Щербакова (1932–2010) — известная советская и российская писательница, кинодраматург. Фрагмент взят из повести «Отчаянная осень».

(1)Рота моряков с военного корабля готовилась сойти на берег.

(2)Обычно моряки остаются на берегу недолго, скоро возвращаются на корабль. (3)В этот же раз рота уходила с корабля навсегда. (4)Была война, враг теснил нашу пехоту, моряки должны были помочь пехотинцам остановить фашистов на суше.

(5)Баталёр, корабельный кладовщик, всем уходившим выдавал новое обмундирование. (6)Каждому матросу он говорил:

— Не рви, не марай, береги добро…

(7)Матрос Женя Молоканов не сдержался.

— (8)Что ты за человек? — сказал он баталёру. — (9)Тут плакать хочется, последние минуты на корабле, а ты заладил своё: «Не рви, береги».

— (10)Пока ты в тельняшке и в бушлате, до тех пор ты моряк, — ответил баталёр.

(11)Жене стало стыдно.

— (12)До конца войны сберегу матросскую форму, — пообещал он, и они обнялись на прощание так крепко, как могут только моряки.

(13)В пехотной части звание Жени Молоканова было уже не матрос, а рядовой. (14)Однако новые товарищи звали его матросом. (15)И командир тоже говорил: «Молодец, матрос» или «Поручите это дело матросу». (16)А всё матросская форма. (17)Женя Молоканов свою одежду берёг пуще глаза.

(18)Но как ни старался Женя Молоканов, не сберёг всё же бушлат. (19)В одном бою грохнулась рядом с матросом мина.

(20)Женю ни единым осколочком не зацепило. (21)Но бушлат на спине изорвало на ленты. (22)Вот ведь как на войне бывает!

(23)Человеку ничего, а одежду в клочья… (24)Пришлось у пехотного кладовщика, каптёра, взять шинель. (25)Бескозырка и клёши не шли к солдатской шинели, и Женя получил ещё солдатские брюки и пилотку.

(26)Из прежней одежды осталась на Жене тельняшка. (27)Клёши и бескозырку он положил в вещевой мешок, пусть лежат, вдруг бушлат раздобыть удастся…

(28)Проходили дни и месяцы войны. (29)Наши войска приближались к Германии. (30)Однажды на дороге Женя Молоканов встретил русского паренька. (31)Одежда на нём была ветхая-ветхая. (32)Солдаты дали ему из своих запасов телогрейку, ещё кое-что, а Женя Молоканов дал ему свои клёши. (33)Совсем мало осталось у Жени матросского.

(34)Как-то на наши окопы двинулись фашистские танки. (35)Но бойцы решили: лучше умрём, а танки врага не пропустим. (36)Славный получился бой. (37)Но после него не стало у Жени Молоканова тельняшки. (38)Не хватило бинтов перевязывать раненых, и матрос отдал на бинты тельняшку. (39)«Уж бескозырку, — думал Женя Молоканов, — сберегу до конца войны». (40)Но вот какое получилось дело. (41)Бои шли в самом Берлине. (42)Жене Молоканову и его товарищам было поручено выбить фашистов из многоэтажного дома. (43)Враги сидели в нём, как в крепости. (44)В комнатах, в подвале, на чердаке дрались наши бойцы, и дом захватили. (45)Командир похвалил солдат, но пожалел, что нет у них красного флага. (46)Красный флаг, поднятый над домом, показал бы, что фашисты отсюда изгнаны.

— (47)Товарищ командир, — сказал Женя Молоканов, — есть у меня знак, по которому все поймут, что дом советский. (48)Разрешите действовать!

(49)Командир разрешил. (50)Женя Молоканов вынул из вещевого мешка бескозырку и полез на крышу. (51)Там он привязал её к высокому шесту. (52)Ветер распрямил матросские ленты, и они заструились в воздухе. (53)Женя Молоканов посмотрел на город.

(54)Сколько видел глаз, всюду из окон домов свисали белые флаги — вражеская столица сдавалась победителям. (55)А над крышами, над высокими памятниками, над башнями развевались красные флаги. (56)«Как хорошо!» — подумал Женя Молоканов.

(57)Ещё подумал о своих товарищах, оставшихся на корабле, о баталёре, которому обещал хранить матросскую форму всю войну. (58)Он выполнил это обещание: бескозырки у него не было, но ведь и войны не было. (59)Кончилась война.

(А. В. Митяев*)

* Анатолий Васильевич Митяев (1924–2008) — советский и российский писатель, сценарист, главный редактор детского журнала «Мурзилка», главный редактор студии «Союзмультфильм». Фрагмент взят из рассказа «Бескозырка».

БАВАКЛАВА

(1)Когда он вернулся из школы, пришлось долго звонить: никто не открывал. (2)Что она, уснула? (3)Он здорово рассердился на бабушку и уже готовился высказать ей своё недовольство, но дверь открыл отец.

— (4)Почему ты трезвонишь? — тихо, но с укором произнёс отец.

— (5)Где Баваклава?

(6)С раннего детства он привык так называть бабушку Клаву.

(7)Вместо «баба» — «бава» и в одно слово.

— (8)Нет её, — отвернувшись, сказал отец.

— (9)Ушла? (10)Заболела?

(11)Не поднимая головы, отец ответил:

— Если б заболела! (12)Умерла…

(13)Потом он повернулся к сыну и резко сказал:

— Понимаешь, бабушка умерла!

(14)Мальчик никак не отреагировал на слова отца. (15)Слова прозвучали, но их смысл не дошёл до его сознания. (16)Хотя сердце бабушки уже не билось, юный Шаров продолжал думать о ней, как о живой. (17)Горе запаздывало, задерживалось в пути. (18)И мальчик только смутно догадывался о его приближении. (19)Он всё ещё ждал, что дверь отворится и в комнату войдёт бабушка.

(20)«Три часа, а ты ещё не обедал!» — воскликнет она и заснуёт, засуетится, чувствуя себя виноватой за опоздание.

(21)Привычка видеть бабушку живой, неутомимой, вечно бодрствующей была настолько сильна и неистребима, что смерть отступала перед ней. (22)В сознании юного Шарова бабушка продолжала жить.

(23)Он вспомнил, что по пути из школы поленился зайти в аптеку и взять для бабушки глазные капли. (24)Эти капли действовали только два дня, их нельзя было купить впрок, и в его немногочисленные обязанности входило приносить бабушке свежие капли.

(25)Юному Шарову было двенадцать лет, но он был убеждён, что прожил долгую жизнь и умудрён опытом. (26)Однако были всё-таки на свете вещи, которые он не мог понять: например, он радовался, когда брал, получал. (27)И это было естественно. (28)Баваклава же радовалась, когда отдавала. (29)Хотя отдавать ей было особенно нечего.

(30)Только теперь, когда её не стало, он с опозданием начал смутно догадываться, что Баваклава не только кормила, будила, обстирывала его, но и делала ещё незаметную, очень важную для него работу. (31)Это открытие удивило его. (32)Потому что до сегодняшнего дня он считал Баваклаву тёмной и отсталой. (33)Она не знала о «чёрных дырах» Вселенной — сверхплотных звёздах, не знала о королевских примулах — цветах, распускающихся накануне землетрясения, не знала, почему «Крылышки» сильнее ЦСКА…

(34)И тогда взгляд его упал на старые стенные часы. (35)Две большие латунные гири лежали на полу, а маятник замер…

(36)Сейчас надо было разрушить эту неподвижность! (37)Пусть хоть маятник движется, прищёлкивает, шагает… (38)И юный Шаров завёл часы, к которым ему запрещали притрагиваться.

(39)Часы вдруг захрипели, откашлялись и стали бить. (40)Они били гулко и, как показалось юному Шарову, весело. (41)Часы проснулись. (42)Ожили. (43)А Баваклава спала…

(44)И тут юный Шаров совершенно серьёзно подумал, что жизнь в доме остановится, если бабушка не проснётся. (45)Остановится, как часы, у которых кончился завод.

(46)Ему никогда и в голову не приходило, что можно жить без неё. (47)Она была чем-то насущным и вечным, как воздух, вода, хлеб. (48)Она была тем вечным двигателем, который приводил в движение жизнь дома. (49)Отец и мама целый день были на работе, юный Шаров — в школе. (50)А дом жил: в нём варился обед, стиралось бельё, выметался мусор, гладились брюки, чтобы не было пузырей на коленках. (51)Делалось множество больших и малых дел. (52)И всё это — руками бабушки. (53)Сердце Баваклавы не только разгоняло кровь по старым жилам, но и обогревало дом, делало его живым.

(54)Сегодня он впервые взглянул на себя со стороны, другими глазами. (55)Какой он, оказывается, чёрствый, грубый, невнимательный. (56)Опаздывал, а то и вовсе не заходил в аптеку. (57)Вот и сегодня принёс свежие капли с опозданием.

(58)«Она умрёт, когда её забудут, но, пока хоть одно сердце помнит её, она жива», — неожиданно подумал мальчик. (59)Эти слова сами всплыли в памяти. (60)Память бросила их ему, как спасательный круг. (61)Она жива! (62)Её жизнь зависит от него, от его сердца.

(63)Он должен жить не только для того, чтобы ходить в школу, гонять на коньках, смотреть по телику хоккей. (64)Он должен жить, чтобы не пропустить самого главного — заводить часы в бабушкиной комнате и хранить лоскуток полкового знамени. (65)Он должен жить, чтобы нести людям то, чему его незаметно научила Баваклава.

(66)Жить для людей.

(По Ю. Я. Яковлеву*)

* Юрий Яковлевич Яковлев (1922–1995) — советский прозаик, сценарист, журналист, автор книг для подростков. Участвовал в Великой Отечественной войне. Основные темы прозы Юрия Яковлева — школьный быт, Великая Отечественная война, сценическое искусство, дружба между человеком и животным.

(1)1812 год. (2)Декабрь. (3)Неман. (4)Граница России. (5)Тот же мост, что переходили летом полгода тому назад. (6)Идут по мосту солдаты. (7)Только уже в обратную сторону. (8)Не чеканят больше солдатский шаг. (9)Не бьют барабаны, не пыжатся дудки, и знамён не колышется строй. (10)Горстка измученных, крупица оборванных, чудом ещё в живых, покидают французы российский берег. (11)Жалкий остаток могущественной силы. (12)Доказательство силы иной. (13)Вышли русские к Неману, остановились. (14)Вот он, конец похода.

—(15)Выходит, жива Россия, не склонила головы!

— (16)Жива, — произнёс седоусый капрал.

(17)Смотрят солдаты — капрал знакомый.

— (18)Ба, да не ты ли нам сказку тогда рассказывал?

— (19)Я, — отвечает капрал.

— (20)Значит, вырос телок в сохатого, — смеются солдаты. —

(21)Копытом злодея насмерть!

—(22)Выходит, что так.

(23)Легко на душе солдата — исполнен солдатский долг.

(24)Стоят солдаты над обрывом реки, шумящей по камням, вспоминают былое время. (25)Витебский бой, бои под Смоленском, жуткий день Бородинской сечи, пожар Москвы… (26)Больше месяца пробыл Наполеон в Москве: ждал император от русских посыльных с миром, однако не явились к нему посыльные. (27)Да, нелёгок оказался путь к победе. (28)Будут ли помнить дела потомки?.. (29)Немало пролито русской крови. (30)Многих не счесть в живых.

(31)Взгрустнулось чуть-чуть солдатам. (32)Поминают своих товарищей. (33)И радостен день, и печален.

(34)В это время сюда же, к реке, подъехал со свитой Кутузов.

— (35)Ура-а! — закричали солдаты.

— (36)Спасителю отечества слава!

— (37)Фельдмаршалу слава!

— (38)У-у-р-р-а-а!

(39)Поклонился Кутузов солдатам:

— (40)Героям отечества слава! (41)Солдату русскому слава!

(42)Потом подъехал поближе к солдатам:

— (43)Устали?

— (44)Устали, — признались солдаты. — (45)Да ведь уже конец похода.

— (46)Нет, — говорит Кутузов. — (47)Вам новый поход.

(48)Смутились солдаты. (49)К чему тут фельдмаршал клонит?

(50)А сами:

— Рады стараться! — (51)Так армейский устав велит.

(52)Отъехал Кутузов на видное место. (53)Обвёл он глазами войска. (54)И голосом зычным (куда стариковская хрипь девалась!):

— (55)Герои Витебска, герои Смоленска, соколы Тарутина и Ярославца, Бородинского поля орлы — незабвенные дети России! — (56)Кутузов приподнялся в седле. — (57)Живые, мёртвые, стройся! (58)Героям новый поход — в века!

(По С. П. Алексееву*)

*Сергей Петрович Алексеев (1922–2008) — русский советский писатель.

Создал более 30 оригинальных книг, посвящённых истории России на протяжении четырёх веков: от середины XVI до середины XX в. Книги получили широкую известность не только в нашей стране, но и за рубежом; его произведения издавались на 50 языках народов мира. Фрагмент взят из сборника рассказов «Птица-слава»

СЕРДЦА МОЕГО БОЛЬ

(1)Это чувство я испытываю постоянно уже многие годы, но с особой силой — 9 мая и 15 сентября.

(2)Впрочем, не только в эти дни оно подчас всецело овладевает мною.

(3)Как-то вечером вскоре после войны в шумном, ярко освещённом «Гастрономе» я встретился с матерью Лёньки Зайцева. (4)Стоя в очереди, она задумчиво глядела в мою сторону, и не поздороваться с ней я просто не мог. (5)Тогда она присмотрелась и, узнав меня, выронила от неожиданности сумку и вдруг разрыдалась. (6)Я стоял, не в силах двинуться или вымолвить хоть слово.

(7)Никто ничего не понимал; предположили, что у неё вытащили деньги, а она в ответ на расспросы лишь истерически выкрикивала: «Уйдите!!! (8)Оставьте меня в покое!..»

(9)В тот вечер я ходил словно пришибленный. (10)И хотя Лёнька, как я слышал, погиб в первом же бою, возможно, не успев убить и одного немца, а я пробыл на передовой около трёх лет и участвовал во многих боях, я ощущал себя чем-то виноватым и бесконечно должным и этой старой женщине, и всем, кто погиб, знакомым и незнакомым, — и их матерям, отцам, детям и вдовам…

(11)Я даже толком не могу себе объяснить почему, но с тех пор я стараюсь не попадаться этой женщине на глаза и, завидя её на улице — она живёт в соседнем квартале, — обхожу стороной.

(12)А 15 сентября — день рождения Петьки Юдина: каждый год в этот вечер его родители собирают уцелевших друзей его детства.

(13)Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами, песочным тортом и яблочным пирогом — с тем, что более всего любил Петька.

(14)Всё делается так, как было и до войны, когда в этой комнате шумел, смеялся и командовал лобастый жизнерадостный мальчишка, убитый где-то под Ростовом и даже не похороненный в сумятице панического отступления. (15)Во главе стола ставится Петькин стул, его чашка с душистым чаем и тарелка, куда мать старательно накладывает орехи в сахаре, самый большой кусок торта с цукатом и горбушку яблочного пирога. (16)Будто Петька может отведать хоть кусочек и закричать, как бывало, во всё горло: «Вкуснота-то какая, братцы! (17)Навались!..»

(18)И перед Петькиными стариками я чувствую себя в долгу; ощущение какой-то неловкости и виноватости, что вот я вернулся, а Петька погиб, весь вечер не оставляет меня. (19)В задумчивости я не слышу, о чём говорят; я уже далеко-далеко… (20)До боли клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию, где в каждой второй или третьей семье кто-нибудь не вернулся…

(В. О. Богомолов*)

* Владимир Осипович Богомолов (1924–2003) — советский писатель, автор повести «Иван», рассказов «Первая любовь», «Кладбище под Белостоком», «Сердца моего боль», «Зося», романа «В августе сорок четвёртого». Фрагмент взят из сборника «Военные рассказы».

ЗАБЫТАЯ СТРАНИЧКА

(1)Лето умчалось как-то внезапно, будто спугнутая птица. (2)Ночью тревожно зашумел сад, заскрипела под окном старая дуплистая черёмуха.

(3)Косой шквальный дождь хлестал в стёкла, глухо барабанил по крыше, и булькала и захлёбывалась водосточная труба. (4)Рассвет нехотя просочился сквозь серое, без единой кровинки небо.

(5)Черёмуха почти совсем облетела за ночь и густо насорила листьями на веранде.

(6)Я надеялся, что внезапно подкравшееся ненастье долго не задержится. (7)Холодам, по сути дела, рановато. (8)Ведь впереди ещё бабье лето — одна-две недели тихих солнечных дней с серебром летящей паутины, с ароматом поздних антоновок и предпоследними грибами.

(9)Но погода всё не налаживалась. (10)Дожди сменились ветрами. (11)И ползли и накатывались бесконечные вереницы туч.

(12)Сад медленно увядал, осыпался, так и не запылав яркими осенними красками.

(13)А на другой день я проснулся от ощущения какого-то праздника в самом себе. (14)Я открыл глаза и ахнул от изумления.

(15)Маленькая, до того сумрачная комнатка была полна радостного света. (16)На подоконнике, пронизанная солнечными лучами, молодо и свежо зеленела герань.

(17)Я выглянул в окно. (18)Крыша на сарае серебрилась изморозью. (19)Белый искрящийся налёт быстро подтаивал, и с карниза падала весёлая, бойкая капель.

(20)Сквозь тонкую сетку голых ветвей черёмухи безмятежно голубело начисто вымытое небо. (21)Я перекинул через плечо двустволку и зашагал в лес.

(22)Последний раз я был в лесу, когда он стоял ещё совсем зелёный, полный беспечного птичьего гомона. (23)А сейчас он весь как-то притих и посуровел; ветры обнажили деревья, далеко вокруг развеяли листву, и стоит лес странно пустой и прозрачный.

(24)Только дуб, что одиноко высился на самом краю леса, не сбросил своей листвы. (25)Она лишь побурела, закучерявилась, опалённая дыханием осени. (26)Дуб стоял, как былинный ратник, суровый и могучий. (27)В него когда-то ударила молния, осушила вершину, и теперь над его тяжёлой, выкованной из бронзы кроной торчал обломанный сук, словно грозное оружие, поднятое для новой схватки. (28)Я присел на пень, снял кепку, подставив голову теплу и свету, и набил свою трубочку. (29)Экий выдался славный денёк!

(30)Теплынь, тишина. (31)И не подумаешь, что по этому голубому небу с высоко плывущими перьями прозрачных облачков только вчера ползли косматые серые тучи. (32)Совсем как летом.

(33)Вон с берёзового пня слетела бабочка, тёмно-вишнёвая, со светлой каёмкой на крыльях. (34)Это траурница. (35)Она выползла из своего укрытия на солнце и грелась на тёплом срезе дерева.

(36)А теперь, отогревшись, неловко, скачущим полётом запорхала над поляной. (37)И совсем не удивительно было слышать, как где-то в траве стал настраивать свою скрипочку кузнечик.

(38)Вот ведь как бывает в природе: уж и октябрь на исходе — глухая пора дождей, — и совсем где-то рядом затаилась зима, — и вдруг на границе нескончаемых осенних дождей и зимней вьюги затерялся такой светлый, праздничный денёк! (39)Будто лето, поспешно улетая, случайно обронило одну из своих светлых страничек.

(40)И вся эта поляна, окаймлённая молчаливым, обнажённым лесом, выглядит совсем по-летнему. (41)Здесь столько ещё зелени!

(42)И даже есть цветы. (43)Я нагнулся и выпутал из травы жестковатую кисточку душицы, усыпанную нежно-лиловыми венчиками.

(44)А потом, возвращаясь домой, я собрал ещё несколько разных цветков и связал из них маленький букетик. (45)Здесь были и яркосиние звёздочки дикого цикория, и белые крестики ярутки, и даже нежная веточка полевой фиалки — драгоценности, обронённые улетевшим летом.

(По Е. Носову*)

*Евгений Иванович Носов (1925–2002) — русский советский писатель, участник Великой Отечественной войны. Важнейшие его темы — военная и деревенская. Наиболее известные произведения: «Красное вино победы», «Усвятские шлемоносцы», «Шумит луговая овсяница», «Объездчик», «За долами, за лесами», «Варька», «Домой, за матерью», «И уплывают пароходы, и остаются берега», «Шопен, соната номер два» и др.

(1)В прошлом году со мной приключилась беда. (2)Шёл я по улице, поскользнулся и упал… (3)Упал неудачно, хуже некуда: лицом о поребрик, сломал себе нос, всё лицо разбил, рука выскочила в плече. (4)Было это примерно в семь часов вечера. (5)В центре города, на Кировском проспекте, недалеко от дома, где живу.

(6)С большим трудом поднялся — лицо залито кровью, рука повисла плетью. (7)Решил повернуть назад, домой.

(8)Я шёл по улице, думаю, что не шатаясь; шёл, держа у лица окровавленный платок, пальто уже блестит от крови. (9)Хорошо помню этот путь — метров примерно триста. (10)Народу на улице было много. (11)Но хоть бы кто на этом пути подошёл ко мне, спросил, что со мной, не нужно ли помочь. (12)Боль путала сознание, но я понимал, что, если лягу сейчас на тротуаре, преспокойно будут перешагивать через меня, обходить. (13)Надо добираться до дома. (14)Позже я раздумывал над этой историей. (15)И в самом деле, что же это с нами происходит? (16)Значит, пройти мимо, не ввязываться, не тратить времени, сил, «меня это не касается», стало чувством привычным?

(17)Как мы дошли до этого, как из нормальной отзывчивости перешли в равнодушие, в бездушие, и тоже это стало нормальным?

(18)Раздумывая, с горечью вспоминал этих людей, поначалу злился, обвинял, недоумевал, негодовал, а вот потом стал вспоминать самого себя. (19)Не могу сказать, что при мне был точно такой случай, но нечто подобное обнаруживал и в своём собственном поведении — желание отойти, уклониться, не ввязываться…

(20)И, уличив себя, начал понимать, как привычно стало это чувство, как оно пригрелось, незаметно укоренилось. (21)Раздумывая, я вспоминал и другое. (22)Вспоминал фронтовое время, когда в голодной окопной нашей жизни исключено было, чтобы при виде раненого пройти мимо него. (23)И после войны это чувство взаимопомощи, взаимообязанности долго оставалось среди нас.

(24)Но постепенно оно исчезло.

(25)Утратилось настолько, что человек считает возможным пройти мимо упавшего, пострадавшего, лежащего на земле. (26)Милосердие изничтожалось в нашей стране не случайно. (27)Во времена раскулачивания, в тяжкие годы массовых репрессий никому не позволяли оказывать помощь семьям пострадавших, нельзя было приютить детей арестованных, сосланных. (28)Людей заставляли высказывать одобрение смертным приговорам. (29)Даже сочувствие невинно арестованным запрещалось. (30)Чувства, подобные милосердию, расценивались как подозрительные, а то и преступные.

(31)Из года в год чувство это осуждали, вытравляли: оно-де аполитичное, не классовое, в эпоху борьбы мешает, разоружает… (32)Его сделали запретным и для искусства. (33)Милосердие действительно могло мешать беззаконию, жестокости, оно мешало сажать, оговаривать, нарушать законность, избивать, уничтожать. (34)Тридцатые годы, сороковые — понятие это исчезло из нашего лексикона.

(35)Исчезло оно и из обихода, ушло как бы в подполье.

(36)«Милость падшим» оказывали таясь и рискуя… (37)Вспомнилось мне, как в детстве отец, если проходили мимо нищих — а нищих было много в моём детстве: слепых, калек, просто просящих подаяние в поездах, на вокзалах, на рынках, — отец всегда давал медяк и говорил: поди подай. (38)И я, преодолевая страх, — нищенство нередко выглядело довольно страшновато, — подавал. (39)Иногда преодолевал и свою жадность — хотелось приберечь деньги для себя, мы жили довольно бедно. (40)Отец никогда не рассуждал: притворяются или не притворяются эти просители, в самом ли деле они калеки или нет.

(41)В это он не вникал: раз нищий — надо подать. (42)И как теперь я понимаю, это была практика милосердия, то необходимое упражнение в милосердии, без которого это чувство не может жить.

(По Д. Гранину*)

* Даниил Александрович Гранин (1919–2017) — русский советский писатель и общественный деятель. Основная тема его произведений — реализм и поэзия научнотехнического труда, борьба между учёными, творческими принципиальными людьми и карьеристами, бюрократами. Широкую известность получили произведения «Иду на грозу», «Собственное мнение», «Зубр», «После свадьбы», «Кто-то должен» и другие. Фрагмент взят из очерка «О милосердии».

(1)Верста за верстой, верста за верстой отступают, отходят русские. (2)Идут они полем, идут они лесом, через реки, болота, по холмам, по низинам, по оврагам идут. (3)Отступает русское войско.

(4)Нет у русских достаточных сил.

(5)Ропщут солдаты:

— (6)Что мы — зайцы трусливые?!

— (7)Что в нас — кровь лягушиная?!

— (8)Где это видано: россиянин — спиной к неприятелю!

(9)Рвутся солдаты в бой.

(10)Русских армий две. (11)Одна отступает на Вильну, на Дриссу, на Полоцк. (12)Командует ею генерал Барклай-де-Толли. (13)Вторая отходит южнее: от города Гродно на Слуцк, на Бобруйск. (14)Старшим здесь генерал Багратион.

(15)У Наполеона войск почти в три раза больше, чем у Барклая и Багратиона, вместе взятых. (16)Не дают французы русским возможности соединиться, хотят разбить по частям.

(17)Понимают русские генералы, что нет пока сил у русских справиться с грозным врагом. (18)Сберегают войска и людей. (19)Отводят свои полки.

— (20)Э-эх, да что же оно творится?! — вздыхают солдаты.

— (21)Пропала солдатская честь!

(22)Шагает вместе со всеми старый капрал, смотрит он на своих товарищей:

— (23)Хотите, сказку скажу?

— (24)Сказывай.

(25)Собрались на привале солдаты в кружок, расселись, притихли.

— (26)Давно ли то было, недавно, — начал капрал, — дело не в том.

(27)Только встретил как-то в лесу серый волк лосёнка. (28)Защёлкал злодей зубами: (29)«Лосёнок, лосёнок, я тебя съем».

(30)«Подожди, серый волк, — говорит лосёнок. (31)— Я же только на свет народился. (32)Дай подрасту».

(33)Согласился лесной разбойник. (34)Пусть погуляет телок, пусть наберётся мясом.

(35)Долго ли, скоро ли время шло — дело не в том. (36)Только опять повстречал серый волк лосёнка. (37)Смотрит — подрос за это время телок. (38)Рожки пробились. (39)Копытца окрепли.

(40)Не телок перед волком — подросток лось. (41)Защёлкал злодей зубами: (42)«Лось, лось, я тебя съем».

(43)«Хорошо, серый волк, — отвечает лось. — (44)Только дай попрощаться с родимым краем».

(45)«Прощайся», — ответил волк.

(46)Пошёл молодой лось по родному краю, по полям, по лесам, по дубравам. (47)Ступает он по родной земле, силу в себя вбирает.

(48)И волк по следу бежит. (49)Притомился в пути разбойник.

(50)«Стой, стой!» — голосит злодей.

(51)Долго ли, скоро ли время шло — дело не в том. (52)Только остановился однажды лось. (53)Повернулся навстречу волку.

(54)Глянул тот, а это не просто лось: стоит перед ним сохатый.

(55)Защёлкал серый зубами:

(56)«Сохатый, сохатый, я тебя съем».

(57)Усмехнулся лесной красавец: (58)«Давай подходи».

(59)Бросился волк вперёд, да только силы теперь не те, да и лосёнок теперь не тот. (60)Поднялся богатырь на задние ноги, ударил волка пудовым копытом, поднял на рога и об землю — хлоп! (61)Кончился серый.

(62)Капрал замолчал. (63)Задумались над сказкой солдаты.

— (64)Видать, неглупый телок попался.

— (65)Э, постой, да в сказке твоей намёк.

— (66)К отходу, к отходу! — прошла команда.

(67)Вскочили солдаты. (68)Построились в ряд. (69)Подняли солдатские головы. (70)По полям, по лесам, по дубравам, по низинам идут солдаты. (71)Не по чужой, по родимой земле идут.

(По С. Алексееву*)

* Сергей Петрович Алексеев (1922–2008) — русский советский писатель. Создал более 30 оригинальных книг, посвящённых истории России на протяжении четырёх веков: от середины XVI до середины XX в. Фрагмент взят из сборника рассказов «Птица-слава».

ТРОЕ

(1)Это случилось под Серноводском, на Кавказе. (2)Нас было трое: Колька Сурков, Шибаев и я. (3)Мы познакомились у костра, когда сошлись однажды вечером на вкусный запах картошки.

(4)Картошку варил Колька Сурков, повесив консервную банку на проволоку. (5)Он поглядел, как мордастый, прожорливый Шибаев, обжигаясь и мыча, заглатывает целые картофелины, засмеялся.

— (6)Не торопись, если не хватит, я ещё нарою…

— (7)Где?!!

— (8)Здесь есть один огород, — сказал Колька. (9)И добавил, осеняя спокойными, удивительной голубой чистоты глазами:

— (10)Я копаю аккуратно, по всем сельскохозяйственным законам.

(11)Так что вряд ли меня хозяин поймает до осени. — (12)Сурков разлёгся и, почёсывая белую голову, продолжал развивать мысли: — (13)А вообще это не жизнь. (14)Картошкой не проживёшь.

(15)Нужны продукты другие, и здесь у меня есть одна мысль…

— (16)Я согласен с любой мыслью, — сказал Шибаев, с чавканьем приканчивая картошку.

(17)Мы начали с нашего соседа — сельскохозяйственного техникума. (18)Это было здание двухэтажное и красное. (19)В окне на втором этаже маленькие глазки Шибаева безошибочно обнаружили что-то съестное. (20)Он даже не знал, что это, но знал, что это можно обязательно есть, потому что, когда он смотрел на это окно, у него подымался «гуд в животе». (21)У Суркова быстро возникла мысль, как это дело «обтяпать», и однажды вечером мы забрались туда.

(22)Мы копошились в полутёмной комнате, собирая в кучу странно большие фрукты и овощи, когда Шибаев вдруг сплюнул и начал громко ругаться. (23)На него зашипели:

— (24)Тише! (25)Ты что?

(26)Оказывается, прожорливый Шибаев с налёта, не дожидаясь дележа, впился зубами в яблоко и чуть не поломал зубы. (27)Оно оказалось из воска. (28)Он долго плевался. (29)Сурков разглядывал розовую морковку и по-детски удивлялся:

— (30)Вот это сделано! (31)Вы посмотрите, как здорово сделано!

— (32)А что жрать? — спросил Шибаев, у него опять начался «гуд в животе».

(33)Мы сидели в зарослях кукурузы и молча разглядывали добычу. (34)Перед нами возвышалась целая горка красивых, но несъедобных муляжей. (35)Колька задрал голову к небу, и в его глазах побежали белые круги, словно в голубую воду бросили камень.

— (36)У меня есть одна мысль. (37)Пожрать будет…

— (38)Согласен, — сказал Шибаев.

— (39)Будем топить воск и делать свечи.

(40)На Кольку вдруг напала страсть лепить. (41)Из-под его ловких рук выходили удивительные фигурки собак и петухов. (42)У Шибаева от голода опять начался его «гуд». (43)Он сидел на корточках и ненавидящими глазами глядел на развлекающегося Суркова. (44)Я тоже зверски хотел жрать. (45)Но я сидел и читал книгу. (46)Я любил читать книги и хватал их где только можно. (47)Эта книга была украдена в техникуме.

(48)И вот однажды колонию решили срочно развести по местным детдомам. (49)Об этом нам сказал Колька. (50)Мы сидели на траве около станции. (51)Подходил поезд.

— (52)Загонят куда-нибудь ещё похуже! — добавил Сурков и зашлёпал босыми ногами к вагонам. (53)Приподняв белёсые брови, оглядел проводницу, посмотрел под вагон. (54)Показал рукой на железный ящик.

— (55)Глядите, «собачник». (56)Когда-нибудь я вот так залезу в него, — Колька закинул ногу, примерился, — и покачу тыщу километров…

(57)Я глядел на Суркова и видел в его озёрных глазах белые разводы, словно огромный каменище плесканули туда. (58)Но он ничего не говорил. (59)Мы стояли и смеялись, представляя, как бы он уехал в железном тесном ящике под вагоном. (60)А поезд тронулся.

(61)И Колька Сурков не стал вылезать. (62)Он только сказал нам:

— (63)Ну, пока, дружки. (64)Еду я в Москву. (65)Решил я найти такую школу, где мне покажут, как слепить красивую морковь.

(66)Я обязательно хочу слепить красивую морковь…

(67)Я с Шибаевым попал в Кизлярский детдом. (68)И однажды он сказал:

— (69)Ну, что, хватит отдыхать! (70)Я гляжу, ты уткнулся тут в книжки и ничего не видишь… (71)Так вот: я пригляделся, здесь во-о олухи какие… (72)Ничего не сторожат. (73)Замок на складе сбить проще простого. (74)Решили? (75)И бежим!

— (76)Куда?

— (77)Всё равно. (78)Не нравится мне здесь.

— (79)Я не побегу, Шибаев. (80)И склад ты не трогай.

(81)У него заблестели глазки, на щеках поплыли два бордовых пятна румянца.

— (82)Ага, гад, изменяешь?!

(83)И тогда я взял его за борта тёплого пальто, которое нам здесь выдали.

— (84)Слушай, Шибаев, здесь настоящая жизнь, понимаешь?

(85)Я хочу забыть, как воруют… (86)Я хочу читать книги, я их нигде не видал так много, как здесь. (87)И я хочу учиться… (88)А склада ты не посмеешь тронуть, понял? (89)Иначе я соберу ребят, и о себе… и о тебе…

(90)У Шибаева задрожали жирные щёки и округлились глаза.

(91)Он попятился и уже издали прокричал, показывая кулак:

— (92)Сексот!.. (93)Сволочь… (94)Ты попомнишь, ты…

(95)Ночью он бежал. (96)Он, наверное, решил, что я всё расскажу. (97)А я ничего не рассказал. (98)Я только хотел жить по-новому.

(По А. Приставкину*)

* Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931–2008) — русский писатель, общественный деятель. Долгие годы судьба и творчество писателя были связаны с Сибирью, где он пишет документальные повести «Мои современники», «Костры в тайге», «Ангара-река» и др. Широкую известность Анатолию Приставкину принесла повесть «Ночевала тучка золотая…» (1987), поднимающая важные нравственные проблемы — война, детство, жестокость мира и людей.

(1)Мы любили свой двор. (2)В нём никогда не было скучно.

(3)К тому же мы знали множество игр. (4)Мы играли в лапту, в прятки, в штандар, в чижика, в ножички, в испорченный телефон. (5)Эти игры оставили нам в наследство старшие ребята. (6)Но были у нас игры и собственного изобретения. (7)Например, игра в красавицу.

(8)Неизвестно, кто придумал эту игру, но она всем пришлась по вкусу. (9)И когда наша честная компания собиралась под старым тополем, кто-нибудь обязательно предлагал:

— (10)Сыграем в красавицу?

(11)Мы почему-то любили, когда водила Нинка из седьмой квартиры, и старались, чтобы считалочка кончалась на ней. (12)Она опускала глаза и разглаживала руками платье. (13)Она заранее знала, что ей придётся выходить на круг и быть красавицей.

(14)Теперь мы вспоминаем, что Нинка из седьмой квартиры была на редкость некрасивой: у неё был широкий приплюснутый нос и большие грубые губы, вокруг которых хлебными крошками рассыпались веснушки. (15)Лоб — тоже в хлебных крошках. (16)Бесцветные глаза. (17)Прямые жидкие волосы. (18)Ходила она, шаркая ногами, животом вперёд. (19)Но мы этого не замечали. (20)Мы пребывали в том справедливом неведении, когда красивым считался хороший человек, а некрасивым — дрянной.

(21)Нинка из седьмой квартиры была стоящей девчонкой — мы выбирали красавицей её. (22)Когда она выходила на середину круга, по правилам игры, мы начинали «любоваться» — каждый из нас пускал в ход вычитанные в книгах слова.

— (23)У неё лебединая шея, — говорил один.

— (24)Не лебединая, а лебяжья, — поправлял другой и подхватывал: — (25)У неё коралловые губы…

— (26)У неё золотые кудри.

— (27)У неё глаза синие, как море.

(28)Нинка расцветала. (29)Её бледное лицо покрывалось тёплым румянцем, она подбирала живот и кокетливо отставляла ногу в сторону. (30)Наши слова, видимо, превращались в зеркало, в котором Нинка видела себя красавицей. (31)Нам самим начинало казаться, что у неё всё лебяжье, коралловое, жемчужное. (32)И красивее нашей Нинки нет.

(33)…Как-то в наш дом переехали новые жильцы. (34)И во дворе появился новенький. (35)Мы его подозвали и предложили сыграть с нами в красавицу.

(36)Нинка приблизилась к новенькому и сказала:

— (37)Когда играют в красавицу, всегда выбирают меня.

— (38)Тебя? (39)Почему тебя? — удивился новенький. — (40)Разве ты красивая? (41)Ты бы лучше посмотрела на себя в зеркало!

(42)Мы не стали с ним спорить. (43)Мы посмеялись над ним, а у Нинки вытянулось лицо, хлебные крошки у рта и на лбу стали ещё заметнее.

(44)Нас не интересовало, какие у нас носы, рты, подбородки, куда торчат волосы, где вскочил прыщ. (45)И Нинка знала только то зеркало, которым были для неё мы, когда играли в красавицу.

(46)Она верила нам.

(47)Этот тип разбил наше зеркало. (48)И вместо живого, весёлого, доброго появилось холодное, гладкое, злое. (49)Нинка первый раз в жизни пристально взглянула в него — зеркало убило красавицу. (50)Каждый раз, когда она подходила к зеркалу, что-то умирало в ней. (51)Пропали лебяжья шея, коралловые губы, глаза, синие, как море.

(52)Но мы тогда не понимали этого. (53)Мы ломали себе голову: что это с ней? (54)Мы не узнавали свою подружку. (55)Она стала чужой и непонятной. (56)Мы сторонились её. (57)Она и не стремилась к нам, молча проходила мимо. (58)А когда ей встречался новенький, она убегала прочь.

(59)В тот вечер был сильный дождь, дул сверлящий ветер. (60)Но мы крепились, жались в подворотне, не хотели расходиться по домам. (61)А Нинка из седьмой квартиры стояла под окном новенького.

(62)Зачем ей понадобилось стоять под его окном? (63)Может быть, она решила позлить его или сама с собой поспорила, что простоит под дождём, пока не сосчитает до тысячи? (64)Или до двух тысяч.

(65)Её прямые волосы вымокли и прилипли к щекам, и от этого лицо вытянулось.

(66)Потом мы увидели, как к Нинке подошла её мать. (67)Она долго уговаривала Нинку уйти. (68)Мы услышали, как она сказала:

(69)— Посмотри на меня. (70)Я, по-твоему, красивая?

(71)Нинка удивлённо посмотрела на мать и, конечно, ничего не увидела. (72)Разве мать может быть красивой или некрасивой?

— (73)Не знаю, — созналась Нинка.

— (74)Тебе пора бы знать, — жёстко сказала Нинкина мать.

— (75)Я некрасивая. (76)Просто дурная.

— (77)Нет, нет! — вырвалось у Нинки.

(78)Она прижалась к матери и заплакала. (79)Мы так и не поняли, кого она жалела: мать или себя.

— (80)И ничего страшного, — уже спокойно сказала Нинкина мать. — (81)Счастье приходит не только к красивым.

(82)Нинка остановилась, крепко сжала мамину руку выше локтя и заглянула ей в лицо. (83)Она смотрела на мать так, как будто произошла ошибка и рядом с ней оказалась чужая, незнакомая женщина. (84)Девочка как бы увидела маму в холодном, безжалостном зеркале. (85)Такой, как она есть. (86)Какой видели её мы — чужие ребята, жавшиеся к тёмной стене дома. (87)И, не видя нас, Нинка из седьмой квартиры как бы почувствовала наше присутствие и совершенно другим, спокойным голосом сказала:

— (88)Мама, давай с тобой сыграем в красавицу. (89)Я тебя научу.

(90)Ты стой и слушай, что я буду говорить.

(91)Она сильней сжала мамину руку, приблизилась к ней и тихо, одними губами стала произносить знакомые слова из нашей игры, которые мы до приезда новых жильцов дарили ей:

— (92)Мама, у тебя лебяжья шея и большие глаза, синие, как море. (93)У тебя длинные золотистые волосы и коралловые губы…

(94)И они зашагали дальше, крепко прижавшись друг к другу.

(95)И уже ни о чём не говорили. (96)И были спокойны. (97)Им помогла придуманная нами игра.

(По Ю. Яковлеву*)

* Юрий Яковлевич Яковлев (1922–1995) — русский прозаик, сценарист, журналист, автор книг для подростков, участвовал в Великой Отечественной войне. Основные темы прозы Юрия Яковлева — школьный быт, Великая Отечественная война, сценическое искусство, дружба между человеком и животным. Рассказы и повести: «Серёжкин сын», «Был настоящим трубачом», «У человека должна быть собака», «Воробьёв стекло не выбивал», «Кепка-невидимка» и др. Фрагмент взят из рассказа «Игра в красавицу».

(1)Однажды мы с Васькой поехали за грибами. (2)В корзинах у нас лежали хлеб с луком, у Васьки ещё сваренные яйца, а у меня книга. (3)Я в ту пору всюду таскал за собой книжки, особо я любил фантастику. (4)Эта книга также была фантастическая, называлась она «Серебряный шар». (5)В общем, там какие-то люди прилетели на Луну и продвигались к тому месту, где начиналась неведомая часть планеты, потому что Луна повёрнута к нам только одной стороной. (6)Я как раз успел прочитать строки, как они перешагнули эту роковую черту видимого и невидимого и их глазам открылось совершенно необычное зрелище…

(7)Что открылось их глазам, я так и не узнал и до сих пор не знаю, потому что я потерял в лесу свою книжку.

(8)Мы до ночи искали мою книгу. (9)Мы нагибались к каждому кусту и ползали по траве. (10)Мы забрели в заросли черники, которой никогда прежде не встречали. (11)Потом мы рвали яркую калину для букета на комод. (12)В сыроватой низине нашли несколько листьев ландыша, с красной, как пуговица, завязью.

— (13)Они перешагнули эту роковую черту видимого и невидимого, и их глазам открылось совершенно…

— (14)Иди сюда, тут родник, — закричал Васька. (15)Это была ямка, выложенная по краям тонкими стволиками, чтобы не обвалилась земля. (16)В тёмной, но видимой глубине словно бы извергались крошечные вулканчики, нося над собой серую пыль. (17)По стенкам, как живые, шевелились белые червеобразные корни от светлых поднимающихся струй, и пугливый лягушонок сидел, уцепившись за лист и закрыв от страха глаза…

(18)Смыкаясь головами, мы тихо смотрели в глубь родника, а Васька, который всё любил потрогать, протянул руку и коснулся дна. (19)Взвилась серая лёгкая муть, и всё скрылось. (20)И мы пошли к станции.

— (21)Они перешагнули роковую черту видимого и невидимого, и их глазам открылось совершенно необычное зрелище… — сказал на память Васька и посмотрел на меня. — (22)Как ты думаешь, что всё-таки им открылось?

— (23)Им открылась таинственная страна, которой они никогда прежде не видели… (24)Правда, Васька?

— (25)Ага, — сказал Васька и оглянулся на лес.

(По А. Приставкину*)

* Анатолий Игнатьевич Приставкин (1931–2008) — русский писатель, общественный деятель. Долгие годы судьба и творчество писателя были связаны с Сибирью, где он пишет документальные повести «Мои современники», «Костры в тайге», «Ангара-река» и др. Широкую известность Анатолию Приставкину принесла повесть «Ночевала тучка золотая…» (1987), поднимающая важные нравственные проблемы — война, детство, жестокость мира и людей. Фрагмент взят из книги «Первый день — последний день творенья».

СЛЕПАЯ

(1)Однажды, охотясь в невысоких холмах Приуралья, я набрёл на табунок серых куропаток.

(2)Собака моя резко потянула к кустам, и куропатки взлетели кучно, всей стайкой. (3)Я выстрелил неудачно, сразу задев спуски обоих курков, дробь хлестнула по краю табунка, и на землю упала только одна птица.

(4)Облачко серого пуха долго стояло над шиповником, нехотя осыпая на землю лёгкие серые пушинки — я стрелял близко.

(5)Я пошёл подбирать убитую птицу, легко нашёл её на чистой пролысинке среди кустов, нагнулся и невольно отдёрнул руку.

(6)На траве передо мной лежала слепая птица. (7)Она уже давно была слепой. (8)Пустые её глазницы равнодушно глядели на меня с земли. (9)Стало быть, она давно была убита? (10)Тогда откуда же она взялась? (11)Кто её убил и когда? (12)Где моя охотничья добыча?

(13)Собака сидела со мной рядом и не собиралась искать другую птицу. (14)Я уже собрался уходить, когда заметил на ближних травинках свежие капельки крови. (15)Я поднял слепую куропатку.

(16)Тёплое её тельце чуть вздрагивало. (17)Слепая? (18)Я ещё раз с недоверием осмотрел убитую.

(19)В юности я читал много книг про птиц и зверей и хорошо помнил, как известный немецкий учёный и путешественник Альфред Брем восхищался серыми куропатками, их умными навыками и повадками, их высоким чувством товарищества.

(20)Теперь я видел это птичье товарищество своими глазами.

(21)Вероятно, давно уже раненная в голову, ослепшая птица жила вместе со своими родичами и друзьями, кормилась с ними и даже летала, по шуму крыльев находя верное направление для полёта.

(22)Вместе со своими товарками бродила она по лугам, и добрые смышлёные птицы не бросали в беде сестру и подругу, а по-своему поддерживали и помогали ей. (23)Иначе, как же она могла выжить после такого страшного несчастья, слепая? (24)Как она вообще могла жить?

(25)Я с трудом верил своим догадкам, всё стоял у кустов и твердил упрямо: (26)«Не может быть! (27)Не может быть такого!»

(28)И вдруг из-за дальних кустов шиповника и тёрна донёсся ко мне знакомый призывный свист, известный каждому охотнику, пронзительный и тревожный сигнал сбора серых куропаток.

(29)В стае не хватало товарища. (30)Стая звала отставшую слепую птицу.

(31)У меня стало нехорошо на душе. (32)Так нехорошо, что и рассказывать подробно о своих чувствах мне не очень хочется. (33)Я подозвал собаку, медленно зашагал к перевозу через Урал и в этот день больше не охотился.

(По Б. Емельянову*)

* Борис Александрович Емельянов (1903–1965) — русский советский писатель, автор рассказов для детей, цикла рассказов о войне. Произведения: «Китобой и его друзья», «Военная тайна», «Клятва Гайдара», «Талант», «Полный пенсион», «Раздумье», «Буян», «Добро и зло», «Сапоги-собаки».

(1)1812 год. (2)Декабрь. (3)Неман. (4)Граница России. (5)Тот же мост, что переходили летом полгода тому назад. (6)Идут по мосту солдаты. (7)Только уже в обратную сторону. (8)Не чеканят больше солдатский шаг. (9)Не бьют барабаны, не пыжатся дудки, и знамён не колышется строй. (10)Горстка измученных, крупица оборванных, чудом ещё в живых, покидают французы российский берег. (11)Жалкий остаток могущественной силы. (12)Доказательство силы иной.

(13)Вышли русские к Неману, остановились. (14)Вот он, конец похода.

— (15)Выходит, жива Россия!

— (16)Жива, — произнёс седоусый капрал.

(17)Смотрят солдаты — капрал знакомый.

— (18)Ба, да не ты ли нам сказку тогда рассказывал?

— (19)Я, — отвечает капрал.

— (20)Значит, вырос телок в сохатого, — смеются солдаты.

— (21)Копытом злодея насмерть!

— (22)Выходит, что так.

(23)Легко на душе солдата — исполнен солдатский долг.

(24)Стоят солдаты над обрывом реки, шумящей по камням, вспоминают былое время. (25)Витебский бой, бои под Смоленском, жуткий день Бородинской сечи, пожар Москвы… (26)Больше месяца пробыл Наполеон в Москве: ждал император от русских посыльных с миром, однако не явились к нему посыльные. (27)Да, нелёгок оказался путь к победе. (28)Будут ли помнить дела потомки?.. (29)Немало пролито русской крови.

(30)Многих не счесть в живых.

(31)Взгрустнулось чуть-чуть солдатам. (32)Поминают своих товарищей. (33)И радостен день, и печален.

(34)В это время сюда же, к реке, подъехал со свитой Кутузов.

— (35)Ура-а! — закричали солдаты.

— (36)Спасителю отечества слава!

— (37)Фельдмаршалу слава!

— (38)У-у-р-р-а-а!

(39)Поклонился Кутузов солдатам:

— (40)Героям отечества слава! (41)Солдату русскому слава!

(42)Потом подъехал поближе к солдатам:

— (43)Устали?

— (44)Устали, — признались солдаты. — (45)Да ведь уже конец похода.

— (46)Нет, — говорит Кутузов. — (47)Вам новый поход.

(48)Смутились солдаты. (49)К чему тут фельдмаршал клонит?

(50)А сами:

— (51)Рады стараться! — (52)Так армейский устав велит.

(53)Отъехал Кутузов на видное место. (54)Обвёл он глазами войска. (55)И голосом зычным (куда стариковская хрипь девалась!):

— (56)Герои Витебска, герои Смоленска, соколы Тарутина и Ярославца, Бородинского поля орлы — незабвенные дети России! —

(57)Кутузов приподнялся в седле. — (58)Живые, мёртвые, стройся!

(59)Героям новый поход — в века!

(По С. Алексееву*)

* Сергей Петрович Алексеев (1922–2008) — русский советский писатель. Создал более 30 оригинальных книг, посвящённых истории России на протяжении четырёх веков: от середины XVI до середины XX в. Фрагмент взят из сборника рассказов «Птица-слава».

ТРИДЦАТЬ ЗЁРЕН

(1)Ночью на мокрые деревья упал снег, согнул ветви своей рыхлой сырой тяжестью, а потом его схватило морозцем, и снег теперь держался на ветках крепко, будто засахаренная вата.

(2)Прилетела синичка, попробовала расковырять намерзь.

(3)Но снег был твёрд, и она озабоченно поглядела по сторонам, словно спрашивая: (4)«Как же теперь быть?»

(5)Я отворил форточку, положил на обе перекладины двойных рам линейку, закрепил её кнопками и через каждый сантиметр расставил конопляные зёрна. (6)Первое зёрнышко оказалось в саду, зёрнышко под номером тридцать — в моей комнате.

(7)Синичка всё видела, но долго не решалась слететь на окно.

(8)Наконец она схватила первую коноплинку и унесла её на ветку.

(9)Расклевав твёрдую скорлупку, она выщипала ядро.

(10)Всё обошлось благополучно. (11)Тогда синичка, улучив момент, подобрала зёрнышко номер два…

(12)Я сидел за столом, работал и время от времени поглядывал на синичку. (13)А она, всё ещё робея и тревожно заглядывая в глубину форточки, сантиметр за сантиметром приближалась по линейке, на которой была отмеряна её судьба.

— (14)Можно, я склюю ещё одно зёрнышко? (15)Одно-единственное?

(16)И синичка, пугаясь шума своих собственных крыльев, улетела с коноплинкой на дерево.

— (17)Ну, пожалуйста, ещё одно. (18)Ладно?

(19)Наконец осталось последнее зерно. (20)Оно лежало на самом кончике линейки. (21)Зёрнышко казалось таким далёким, и идти за ним так боязно!

(22)Синичка, приседая и настораживая крылья, прокралась в самый конец линейки и оказалась в моей комнате. (23)С боязливым любопытством вглядывалась она в неведомый мир. (24)Её особенно поразили живые зелёные цветы и совсем летнее тепло, которое овевало озябшие лапки.

— (25)Ты здесь живёшь?

— (26)Да.

— (27)А почему здесь нет снега?

(28)Вместо ответа я повернул выключатель. (29)Под потолком ярко вспыхнула электрическая лампочка.

— (30)Где ты взял кусочек солнца? (31)А это что?

— (32)Это... книги.

— (33)Что такое книги?

— (34)Они научили зажигать это солнце, сажать эти цветы и те деревья, по которым ты прыгаешь, и многому другому. (35)И ещё научили насыпать тебе конопляных зёрнышек.

— (36)Это очень хорошо. (37)А ты совсем не страшный. (38)Кто ты?

— (39)Я — Человек.

— (40)Что такое Человек?

(41)Объяснить это маленькой глупой синичке было очень трудно.

— (42)Видишь нитку? (43)Она привязана к форточке…

(44)Синичка испуганно оглянулась.

— (45)Не бойся, я этого не сделаю. (46)Это и называется у нас — Человек.

— (47)А можно мне съесть это последнее зёрнышко?

— (48)Да, конечно! (49)Я хочу, чтобы ты прилетала ко мне каждый день: ты будешь навещать меня, а я буду работать. (50)Это помогает Человеку хорошо работать. (51)Согласна?

— (52)Согласна. (53)А что такое работать?

— (54)Видишь ли, это такая обязанность каждого человека.

(55)Без неё нельзя. (56)Все люди должны что-нибудь делать.

(57)Этим они помогают друг другу.

— (58)А чем ты помогаешь людям?

— (59)Я хочу написать книгу. (60)Такую книгу, чтобы каждый, кто прочитает её, положил бы на своём окне по тридцать конопляных зёрен…

(61)Но, кажется, синичка совсем не слушает меня. (62)Обхватив лапками семечко, она неторопливо расклёвывает его на кончике линейки.

(Е. Носов*)

*Евгений Иванович Носов (1925–2002) — русский советский писатель, участник Великой Отечественной войны. Важнейшие его темы — военная и деревенская. Наиболее известные произведения: «Красное вино победы», «Усвятские шлемоносцы», «Шумит луговая овсяница», «Объездчик», «За долами, за лесами», «Варька», «Домой, за матерью», «И уплывают пароходы, и остаются берега», «Шопен, соната номер два» и др.

(1)Бим уже абсолютно точно умел определить — весёлый сейчас хозяин или грустный, ругает он или хвалит, зовёт или прогоняет.

(2)А он бывал и грустным. (3)Тогда говорил сам с собой и обращался к Биму:

— (4)Так-то вот и живём, дурачок. (5)Ты чего смотришь на неё? — указывал он на портрет. — (6)Она, брат, умерла. (7)Нет её. (8)Нет…

(9)Он гладил Бима и в полной уверенности приговаривал:

— (10)Ах ты мой дурачок, Бимка. (11)Ничего ты ещё не понимаешь.

(12)Но прав был он лишь отчасти, так как Бим понимал, что сейчас играть с ним не будут, да и слово «дурачок» принимал на свой счёт, и «мальчик» — тоже. (13)Так что когда его большой друг окликал дурачком или мальчиком, то Бим шёл немедленно, как на кличку. (14)А раз уж он, в таком возрасте, осваивал интонацию голоса, то, конечно же, обещал быть умнейшей собакой.

— (15)Ты молодец, Бим! (16)Будем жить вместе, хотя бы и без родословной. (17)Ты хороший пёс. (18)Хороших собак все любят.

— (19)Он взял Бима на колени и гладил его шёрстку, приговаривая:

— (20)Хорошо. (21)Всё равно хорошо, мальчик. (22)Биму было тепло и уютно. (23)Он тут же на всю жизнь понял: «хорошо» — это ласка, благодарность и дружба.

(24)И Бим уснул. (25)Какое ему дело до того, кто он, его хозяин? (26)Важно — он хороший и близкий.

— (27)Эх ты, чёрное ухо, — тихо сказал тот и перенёс Бима на лежак. (28)Он долго стоял перед окном, всматриваясь в тёмно-сиреневую ночь. (29)Потом взглянул на портрет женщины и проговорил:

— (30)Видишь, мне стало немножко легче. (31)Я уже не одинок. — (32)Он не заметил, как в одиночестве постепенно привык говорить вслух ей или даже самому себе, а теперь и Биму. — (33)Вот и не один, — повторил он портрету.

(34)…И вот наконец хозяин познакомил Бима и с лесом. (35)Это было очень интересно и собаке и хозяину.

(36)В уставшем от зимней тягости лесу, когда ещё не распустились проснувшиеся почки, когда горестные пни зимней порубки ещё не дали поросль, но уже плачут, когда мёртвые бурые листья лежат пластом, когда голые ветви ещё не шелестят, а лишь потихоньку трогают друг друга, — неожиданно донёсся запах подснежника! (37)Еле-еле заметный, но это запах пробуждающейся жизни, и потому он трепетно радостный, хотя почти и не ощутим. (38)Стоит на земле цветок, крохотная капля голубого неба, такой простой и откровенный первовестник радости и счастья, кому оно положено и доступно. (39)Но для каждого, и счастливого, и несчастного, он сейчас — украшение жизни. (40)И кажется подснежник капелькой неба на земле…

(41)Остановился Иван Иваныч и смотрит, смотрит по сторонам и нюхает (туда же!). (42)Потом шагнул к дереву, присел и тихонечко, одним пальцем, погладил цветок, малюсенький такой (для Ивана Иваныча он почти без запаха, а для Бима вонючий до невозможности). (43)И что ему в том цветке? (44)Но хозяин сидел, улыбался. (45)Бим, конечно, сделал вид, что ему тоже вроде бы хорошо, но это только исключительно из уважения к личности, а на самом деле он был немало удивлён.

— (46)Ты посмотри, посмотри-ка, Бим! — воскликнул Иван Иваныч и наклонил нос собаки к цветку.

(47)Такого Бим уже не мог вынести — он отвернулся. (48)Затем незамедлительно отошёл и лёг на полянке, всем видом выражая одно: (49)«Ну и нюхай свой цветок!» (50)Расхождения требовали срочного выяснения отношений, но хозяин смеялся в глаза Биму счастливым смехом. (51)И это было обидно. (52)«Тоже мне, хохочет!»

(53)А тот опять к цветку: — (54)Здравствуй, первенький!

(55)Бим понял точно: (56)«Здравствуй» сказано не ему.

(57)Ревность закралась в собачью душу, если можно так выразиться, вот что случилось.

(58)…В последние месяцы Бим незаметно вошёл в жизнь Ивана Ивановича и занял в ней прочное место. (59)Чем же он взял? (60)Добротой, безграничным доверием и лаской — чувствами всегда неотразимыми, если между ними не втёрлось подхалимство, каковое может потом, постепенно, превратить всё в ложное — и доброту, и доверие, и ласку. (61)Жуткое это качество — подхалимаж. (62)Не дай-то боже! (63)Но Бим — пока малыш и милый собачонок. (64)Всё будет зависеть в нём от хозяина.

(По Г. Троепольскому*)

* Гавриил Николаевич Троепольский (1905–1995) — русский советский писатель, публицист, сценарист, драматург. Одним из самых известных его произведений является повесть «Белый Бим Чёрное ухо» (1971), которая была переведена более чем на двадцать языков и по которой был снят одноимённый художественный фильм. Фрагмент взят из повести «Белый Бим Чёрное ухо».